Деревня, через которую мы проходили, была набита нашей пехотой, столь же серой 
и грязной, как глинобитные стенки, к которым она прижималась, стремясь укрыться 
от японских шимоз. Казалось, никакая сила не способна больше поднять этих 
измученных долгими боями людей. При выходе из деревни мы были приятно поражены, 
увидев наших дорогих сибирских стрелков с малиновыми погонами, залегших 
стройными рядами в небольшой, хорошо укрытой лощине. Тут же нашли мы за высоким 
камнем их начальника - коренастого усатого генерала Путилова. На вид он казался 
простаком, но в хитреньких его глазах светилась сметка. Он очень обрадовался, 
получив ориентировку в общем положении, внимательно прочитал указания 
командующего армией и тут же наметил план атаки. Своих стрелков он назначил в 
обход, и, выйдя из-за камня, я стал наспех составлять кроки лежащих впереди 
подходов к позиции, чтобы доложить обо всем Куропаткину. Почему-то заранее 
верилось в успех. 

- Сверим часы,- сказал мне Путилов.- Разыщите скорее все наши батареи, 
действуйте от моего имени. Сосредоточьте огонь по сопкам до пяти часов сорока 
пяти минут. В шесть часов, то есть еще засветло, двинемся в атаку. Скачите, не 
теряйте ни минуты. 

Командиры батарей разных бригад направляли меня один к другому, и все задавали 
непредвиденный и опасный вопрос: как быть со снарядами? Их оставалось уже так 
мало! 

- Стрелять до последнего,- отвечал я, превозмогая сознание ответственности. 
Некоторые требовали расписаться. Наметив каждому сектор для обстрела, я ехал 
дальше, не спуская глаз с часов, и с чувством еще не испытанного дотоле 
удовлетворения поглядывал, как все гуще и гуще покрывается сопка сплошным белым 
облаком разрывов наших шрапнелей. 

Было около пяти часов, когда, отъезжая от последней Забайкальской казачьей 
батареи, я заметил в высоком гаоляне белые околыши какой-то пехоты, двигавшейся 
на запад параллельно фронту. 

- Семипалатинцы,- глухо ответили на мой вопрос бородачи. 

- Ложись,- говорю я им и ищу командира полка, которому объясняю положение. 

Оказывается, он послан на поддержку каких-то частей к Бильдерлингу. А я 
предлагаю ему принять участие в атаке, вместо того чтобы продолжать выполнять 
полученное ранее приказание. 

Вся академическая наука, весь опыт франко-прусской войны 1870 года - идти 
всегда на выстрелы - ожили в эту минуту в голове. После некоторого колебания 
командир полка согласился и даже приказал сопровождавшим его двум батареям 
немедленно сняться с передков. 

- А знаете,- сказал он мне,- если бы вы подъехали ко мне с тыла, я бы вас не 
послушал, ну а так - быть по-вашему: указывайте скорее сектор для атаки и 
направление. 

Часовая стрелка показывала шесть. Где-то впереди и справа раздалось уже могучее 
"ура", и белые околыши, повернув на девяносто градусов, в свою очередь густыми 
цепями, без выстрелов побежали вперед. 

Когда я проезжал через деревню, она была уже пуста. Серые люди ожили и, не 
дождавшись приказа, бросились в атаку. 

Это было последнее и сверхчеловеческое усилие. 

Только солнце открыло наутро картину того, на что оказались способны наши герои,
 доведенные до отчаяния. 

Сопка осталась в наших руках, покрытая сотнями трупов. 

На вершине ее, у сломанного дерева, лежал труп молодого поручика сибирских 
стрелков, а неподалеку, обняв левой рукой ствол орудия, а в правой сжав 
револьвер, повис японский капитан с простреленным виском. 

Глава восьмая. Сандепу 

Открылась новая страница в истории военного искусства. 

Ее, однако, никто не захотел прочитать на протяжении целых десяти лет, которые 
отделили мировую войну от русско-японской. Никто не хотел верить, что могут 
наступить минуты, когда истощенным и обескровленным армиям не остается ничего 
другого, как зарыться в землю и, окутавшись колючей проволокой, набираться сил 
и готовиться к новым схваткам. 

Ценой жестоких потерь японцам удалось в сражении у Шахэ не только остановить 
наше наступление, но и отбросить нас на исходные позиции. Правда, они нас не