- Начальник отряда приказал мне разъяснить порядок продвижения,докладывал я 
собравшимся в полутемной китайской фанзе.- Начальник отряда обращает ваше 
особое внимание на наш правый фланг,- продолжал я все в том же тоне. 

Полковник со своей стороны не проронил ни слова. 

Нам предстояло пройти за день больше двадцати верст. Наступать надо было со 
всеми мерами предосторожности, так как мы были крайней колонной, и вправо от 
нас горная местность была совсем не обследована. Японцы могли появиться в любой 
момент на высотах и обстрелять нашу колонну, втянувшуюся в горную долину. 
Движение, как предписывал устав, должно было охраняться последовательной 
высылкой на сопки сторожевых застав, которые присоединялись затем к хвосту 
колонны. Зная, как медленно поднимаются на горы наши пехотные части, я 
рассчитал, что на продвижение потребуется не менее восьми - десяти часов, а 
потому торопил с выступлением до рассвета. К несчастью, я не мог применить для 
наших мало обученных солдат той системы продвижения в горах, о которой мне 
рассказывал еще в Ляояне итальянский капитан Камперио. По его словам, не только 
дозоры, но даже боевые цепи, выдвинутые на окаймляющие долину хребты, никогда 
не должны спускаться вниз; им надо оставаться постоянно в готовности открыть 
огонь. Для этого они должны продвигаться с отрога на отрог, один стрелок в 
затылок другому, цепочками, восстанавливая фронт на нужных отрогах. 
Левофланговый на первом отроге окажется, таким образом, на правом фланге гребня 
второго отрога и снова на левом - на гребне третьего отрога. 

Одним из немалых затруднений при наступлении явилось отсутствие полевых 
телефонов. Они оставались привилегией высокого начальства, а мы держали связь 
со штабом Левестама по допотопному методу казачьей летучей почты. 

- Господин полковник, разрешите выслать дозор влево. 

- Господин полковник, разрешите прочесть вам донесение в штаб отряда. 

Начальник мой на все соглашался и был вполне спокоен. Все донесения о скоплении 
японских сил в долине Ланафана оказались ложными, и мы после небольшой 
перестрелки в передовых частях заняли к вечеру указанный нам по диспозиции 
рубеж, выставили охранение и спокойно провели ночь. 

Засыпая на кане - низкой китайской лежанке,- мой полковник, вероятно, видел во 
сне свой уютный деревянный домик в Иркутске с алой геранью на окнах, в котором 
он коротал ночи, поигрывая в преферанс с местным полицмейстером. 

На рассвете мы предполагали продолжать наступление и даже обойти прежнюю 
позицию на Далине, но приказы об отходе доходили всегда скорее, чем приказы о 
наступлении, и нам пришлось вернуться на старые биваки. Выведя отряд на 
перекресток дорог, из которых одна шла к расположению енисейцев, а другая - в 
штаб Левестама, я попросил разрешения покинуть долину. Полковник, наклонившись 
в седле, крепко пожал мне руку. 

- Спасибо вам, капитан, за хорошее к нам отношение. 

Конечно, скромный полковник не мог предполагать, что своим добрым словом он 
сразу откроет мне ту неприязнь, которую питала армия к своему генеральному 
штабу. Мне невольно вспомнились наставления моих однокашников - киевских кадет: 
"Смотри, Игнатьев, станешь гвардейцем - не переставай нам кланяться". 

* * * 

Прошли года, и я дожил до Февральской революции, которая застала меня в Париже. 
Я был свидетелем распада русских бригад. Здесь-то мне и пришлось вспомнить о 
Далинском перевале. Поздно ночью жена моя, открыв дверь, впустила группу солдат.
 Ее возглавлял Большаков, служивший в запасном батальоне, составленном 
преимущественно из сибиряков старых сроков службы. 

- Вот привел я с собой товарищей поговорить о беспорядках в нашей бригаде,- 
сказал он.- Я рассказал им про наши с вами дела на Далинском перевале,- 
объяснил он мне.- Я узнал вас, когда вы осматривали наш отряд по прибытии из 
России, в лагере Майи; я сказал себе: "Этот полковник был тогда капитаном на 
беленькой лошадке, и с ним мы воевали на Далине". (То был мой серый Васька.) 

Трудные были тогда вопросы... Подолгу и не раз мы толковали с Большаковым о 
событиях в бригаде, которую взволновала русская революция, о потере офицерами 
их авторитета... На память он подарил мне свою фотографию в военной форме с 
двумя Георгиями и медалями на груди с надписью: "На память о наших 
рекогносцировках на маньчжурских сопках". 

Фотографию эту я сохранил. 

Глава пятая. В госпитале 

Кто во время войны не был в военном госпитале, тот не оценит стоимости крови и