Начальство всегда проводило резкую грань между личными адъютантами, казачьими 
офицерами и генштабистами, задумываясь каждый раз, с кем послать то или другое 
приказание. Личные адъютанты посылались только, чтобы проверить настроение в 
штабе какого-нибудь высокого начальника или поздравить полк с полковым 
праздником и свезти от Куропаткина подарки для нижних чинов и провизию для 
"господ офицеров". 

Казачьим офицерам можно было поручать только передачу запечатанных конвертов, 
но отнюдь не устных приказаний. Боялись, что они напутают, и потому самые 
простые поручения приходилось зачастую выполнять генштабистам. 

Немалый вред в отношении разведки принесла работа разведывательного отделения. 
Полковник Люпов видел японцев повсюду. Его преемник Линда водил под Тюренченом 
батальоны в контратаку, но для разведывательной работы не годился. Вместо 
деловых сводок он строил фантастические планы действий нашей армии. 

И чем больше получалось многословных телеграмм от командиров корпусов, 
противоречивых донесений от начальников многочисленных отрядов и полуграмотных 
полевых записок от казачьих сотников, тем больше "оказывалось" против нас 
японцев. Давно были забыты все сведения мирного времени; разведывательные 
органы верили в существование тех тысяч и десятков тысяч японцев, о которых нам 
врали словоохотливые китайцы. Проверить эти сведения не удавалось, так как на 
равнинном южном фронте японцы, остановленные дождями, прикрылись плотной 
завесой пехотных застав, о которых начальники разъездов могли только доносить: 
"Обстрелян сильным ружейным огнем из деревни такой-то". В горном районе 
воображаемые тысячи японцев еще труднее поддавались проверке (авиации ведь в ту 
пору не было), и японцы одним пулеметом, поставленным за надежной глинобитной 
стенкой китайской деревушки, могли в горной долине не только остановить разъезд,
 но и выдержать серьезное столкновение. 

Одним из первых важных последствий сумбурного представления о силах и 
передвижениях японцев явилось после вафангоуского поражения опасение за так 
называемое сюяньское направление, выводившее японцев в разрез между нашим южным 
и восточным отрядами. 

Эти соображения высказывал мне генерал Харкевич, неожиданно вызвавший меня к 
себе в вагон вечером 13 июня. 

- На это важное направление,- сказал он,- выдвинут отряд генерала Левестама, 
которому поручено задержать противника на Далинском перевале. У нас имеются 
сведения, что японцы намереваются двинуться именно в этом направлении. 

Не будучи в курсе всех оперативных вопросов, я с трудом следил за пальцем 
Харкевича, указывавшим по карте на совершенно черную от гор и незнакомую мне 
местность. 

- Отсюда до Симучена, где сейчас находится штаб Левестама, по прямой линии 
всего каких-нибудь сорок верст. Правда, прямой дороги я туда не вижу, но на то 
вы и кавалерист. Вам будет дан конвой. Вы должны до рассвета найти Левестама и 
передать ему это собственноручное письмо командующего армией. Прочтите! 

Помнится, письмо было довольно длинное. Оно посвящало Левестама во все детали 
сложной обстановки. Высказывались разные, противоречащие друг другу соображения,
 обещано было в ближайшее время усилить его отряд, с тем чтобы "силами, 
назначенными в Ваше подчинение, Вы удержались на позициях, кои сами для 
решительного боя изберете до подхода к Вам подкрепления; главное - не дайте 
себя обессилить поражением по частям". 

Я попросил Харкевича уточнить это приказание, с тем чтобы выяснить, насколько 
упорно в конце концов требуется защищать Далинский перевал. Но мой бывший 
профессор профессорским же тоном заявил, что в письме все ясно сказано. Спорить 
не приходилось. 

Уже темнело, когда я приказал Павлюку седлать лошадей, а сам пошел разыскивать 
назначенный мне казачий конвой. 

Пока он собирался, я, по выработанной еще в строю привычке, стал подробно 
изучать карту, чтобы наперед, на всю ночь, запечатлеть в голове свой маршрут. 
Дороги на Симучен действительно не было, и предстояло прежде всего безошибочно 
выбрать в горном лабиринте ту долину, из которой можно было бы выехать к 
конечной цели поездки. 

Все шло сперва хорошо. Китайцы еще не легли спать, и в каждой маленькой горной 
деревушке удавалось проверять правильность взятого направления. Приходилось, 
однако, по многу раз повторять на все лады названия деревушек, так как 
китайское произношение, к которому я еще не привык, часто не совпадало с 
русскими надписями на карте. 

Совсем стемнело, и горные массивы охватили нас с обеих сторон. Дно ручейков, по 
которым мы пробирались, часто меняло свое направление. То и дело казалось, что