важность при рассмотрении необъяснимого образа действий обслуживающего 
персонала немецких концентрационных лагерей, включая научных деятелей и врачей, 
предпринимавших ужасные опыты над заключенными. Действия, которые нормальные 
люди, в особенности научные деятели и врачи, ни в коем случае не могли бы 
совершить, однако совершались ими. Они давали эти указания и приказы о 
совершении зверств в концентрационных лагерях, они, включая самого фюрера, 
давали приказы о расстреле военнопленных, о суде Линча и т. д.
Я напомню показания свидетеля генерал-фельдмаршала Мильха о создавшемся у него 
впечатлении, что в последние годы фюрер находился не в нормальном душевном 
состоянии. И ряд моих, товарищей здесь независимо друг от друга и не зная того, 
о чем я буду говорить, сказали мне, что выражение лица и глаз фюрера в 
последние годы носило в себе нечто ужасное, выражавшее даже безумие…
Люди, окружавшие меня во время моего пребывания в плену в Англии, вели себя 
странным и непонятным образом, позволявшим сделать вывод, что они находятся в 
ненормальном душевном состоянии и действуют в соответствии с ним. При этом эти 
люди, окружавшие меня, время от времени сменялись. Некоторые из них, а именно 
те, которые сменяли старых, имели странное выражение глаз. Это были глаза, 
имевшие стеклянное и зачарованное выражение. Этот симптом, однако, проявлялся 
только в течение нескольких дней. Затем они опять производили совершенно 
нормальное впечатление, их нельзя было более отличить от нормальных людей.
Не только я обратил внимание на это странное выражение глаз, но и врач, который 
находился тогда при мне, — доктор Джонстон, английский военный врач. Весной 
1942 года ко мне пришли несколько посетителей, из которых один держался весьма 
странным образом по отношению ко мне. Этот посетитель имел такие же странные 
глаза. Вслед за этим доктор Джонстон спросил меня, каково мое мнение об этом 
посетителе? Я сказал, что у меня такое впечатление, как будто бы он по какой-то 
причине не был совершенно нормальным. Однако вопреки моему ожиданию доктор 
Джонстон не стал возражать против этого, а в свою очередь согласился со мной и 
спросил меня, не обратил ли я внимания на его глаза, которые имели какое-то 
необычное выражение. Доктор Джонстон не предполагал, что он сам, когда пришел 
ко мне, имел такое же выражение глаз.
Я уже сказал, что убежден в том, что соответствующие правительства ничего не 
знали об этих действиях. Поэтому не в интересах Английского правительства было 
бы умалчивать и скрывать от общественности то, что я пережил во время своего 
заключения в плену, так как иначе возникает впечатление, как будто бы в 
действительности что-то здесь затушевывается и что британское правительство 
принимало участие в этом. Однако я убежден в том, что как правительство 
Черчилля, так и теперешнее правительство давали указания о том, чтобы со мной 
до самого конца обращались корректно, согласно правилам Женевской Конвенции.
Я сознаю, что все то, что я должен сказать об обращении со мной, на первый 
взгляд кажется невероятным. Однако, к моему счастью, еще в гораздо более ранний 
период лица, обслуживавшие военнопленных, обращались с ними таким образом, что 
когда первые слухи об этом проникли в мир, то на первый взгляд это казалось 
совершенно невероятным. Слухи заключались в том, что военнопленных 
преднамеренно заставляли голодать, что та скудная пища, которую они получали, 
содержала в себе молотое стекло, что врачи, которые обслуживали пленных, 
вводили вредные вещества в лекарства и таким образом увеличивали страдания, в 
результате чего число жертв увеличивалось.
Все эти слухи впоследствии подтвердились. Историческим фактом является то, что 
женщинам и детям, умершим в британских концентрационных лагерях в большинстве 
случаев от голода, был построен памятник. Многие англичане, среди них и Ллойд 
Джордж, самым решительным образом протестовали тогда против таких действий в 
британских концлагерях. То же относится и к английскому свидетелю-очевидцу мисс 
Эмили Опфордс.
Мир, английский народ и даже британское правительство стояли тогда перед 
неразрешимой загадкой в отношении событий в южноафриканских лагерях, так же как 
мир, немецкий народ, члены германского имперского правительства и остальные 
подсудимые здесь и на других процессах стоят перед такой же загадкой в 
отношении событий в немецких концлагерях.
Было бы само собой разумеющимся и имело бы огромное значение, если бы то, что я 
говорил в отношении событий, имевших место во время моего пленения в Англии, 
было сказано под присягой. Однако я не смог побудить ни моего, ни другого 
защитника поставить мне соответствующие вопросы во время допроса.
Большое значение имеет, чтобы то, что я говорю, было сказано под присягой. 
Поэтому я заявляю: клянусь всемогущим и всеведущим богом, что я говорю чистую 
правду, ничего не утаю и ничего не прибавлю.
Прошу Высокий Суд поэтому считать все, что я скажу далее, сказанным под 
присягой. Хотел бы еще добавить в отношении моей присяги. Я не являюсь 
последователем церкви, не имею внутренней связи с церковью, однако являюсь 
глубоко религиозным человеком. Я убежден в том, что моя вера в бога является 
сильнее, чем вера в бога у других людей. Поэтому я прошу Суд оценить еще в 
большей степени то, что я скажу под присягой, ссылаясь на свою веру в бога. 
Председатель: Я должен обратить ваше внимание, подсудимый Гесс, на тот факт, 
что вы говорите уже в течение 20 минут, поэтому Трибунал не может на данной 
стадии процесса разрешить вам говорить более продолжительное время, чем всем 
остальным подсудимым. Трибунал желает, чтобы вы заканчивали свое выступление.
Гесс: Господин председатель, я хочу обратить внимание на следующее: я считаю, 
что являюсь единственным подсудимым, который до сих пор не мог высказаться 
здесь, так как то, что я хочу сказать, я мог бы сказать только в том случае, 
если бы мне были заданы соответствующие вопросы. Как я уже говорил…