правами. Это часто делалось и ранее, заверило Эйзенхауэра Министерство финансов.
 На этих условиях Эйзенхауэр согласился написать свои воспоминания. Блэк и 
Робинсон заплатили ему 635 000 долларов; 158 750 он выплатил в качестве 
налогов; оставшиеся полмиллиона (почти) сделали его состоятельным человеком.
       Когда Эйзенхауэр закончил рукопись и передал ее редакторам, он сказал 
своим издателям, что, видимо, взвалил на их плечи непомерную тяжесть. Они с 
улыбкой ответили, что, напротив, считают подписанные условия чересчур выгодными 
для себя. И это была правда. Получившаяся в результате книга выдержала 
множество различных изданий и была переведена на двадцать два иностранных языка.
 Она была продана в миллионах экземпляров; по некоторым оценкам, в
       XX веке большими тиражами выходили только Библия и труды доктора 
Бенджамина Спока. При обычном контракте издатели заплатили бы Эйзенхауэру в 
качестве авторского гонорара гораздо большую сумму, чем та, что они выплатили 
единовременно; и даже после уплаты налогов на индивидуальные доходы Эйзенхауэр 
получил бы больше первоначального полумиллиона. Так что основную выгоду от 
сделки получил издатель, а не Эйзенхауэр.
       Готовясь к написанию текста, Эйзенхауэр перечитал "Воспоминания" Гранта. 
Это была наилучшая модель для подражания, и Эйзенхауэр прекрасно ею 
воспользовался. Он собрал все свои письма военной поры, отчеты, дневниковые 
записи и другие документы. Он нанял трех секретарей и сразу после сдачи дел 
Брэдли засел за писание. А точнее, за диктовку. Он обычно начинал работу в семь 
утра, сразу после завтрака. За ленчем к нему часто присоединялись редакторы. 
Диктовать он продолжал до одиннадцати часов вечера. По шестнадцать часов в день 
он работал большую часть февраля, весь март и апрель. Это был блиц, как он сам 
выражался, и очень немногие люди его возраста были способны на такое. Да и 
более молодые тоже — его решительность, самодисциплина и умение 
концентрироваться были исключительными. Он никогда не жаловался на такой темп 
работы, на самом деле ему было приятно воскресить военное время, да и деньги, 
которые ждали его после окончания работы, — деньги, на которые они с Мейми 
смогут купить себе дом в будущем, — служили хорошим стимулом для работы.
       Сама книга, "Поход в Европу", опубликованная в конце 1948 года, была 
встречена почти единодушным одобрением критиков, которые отмечали скромность 
автора, его беспристрастность, искренность, такт и гуманность. Книгу назвали 
лучшими американскими военными воспоминаниями (делая исключение разве что для 
Гранта) и "лучшей работой солдата-историка со времен Цезаря и его комментариев" 
*74. "Поход в Европу" не только дал Эйзенхауэру финансовую безопасность; эта 
книга выдержала испытание временем (она по-прежнему продавалась и в 80-х годах) 
и существенно подкрепила популярность Эйзенхауэра. Это была книга, достойная 
автора и его службы отечеству.
       
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
КОЛУМБИЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ. НАТО. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ
       
       2 мая 1948 года, сразу по завершении работы над "Европейским походом", 
Эйзенхауэр покинул Особняк номер один. Он устроил себе месячный отпуск, который 
провел в Огасте по приглашению Уильяма Робинсона, члена тамошнего Национального 
гольф-клуба. Здесь он и Мейми хорошо отдохнули; в клубе он познакомился с 
тесной мужской компанией, члены которой с этих пор стали на долгое время его 
близкими друзьями. В "банде", как он называл компанию, все были миллионерами, 
обожавшими гольф и бридж и разговоры о политике. Все, за исключением одного, 
принадлежали к Республиканской партии. Объединяло их и преклонение перед 
геройским генералом Айком.
       Эйзенхауэр, со своей стороны, был под впечатлением того усеный, в 
замешательстве, промямлил, что Эйзенхауэр его не понял, что все они — 
исследователи. "Черт побери! — ответил на это Эйзенхауэр. — Какой прок от 
выдающихся физиков... выдающихся прочих, если они не являются выдающимися 
американцами?" Он добавил, что всякий молодой человек, поступающий в 
Колумбийский университет, должен покидать его в первую очередь превосходным 
гражданином и лишь во вторую — превосходным ученым *9. На взгляд преподавателей,
 подобный подход был более чем странным — по Эйзенхауэру, выходило, что 
преподавание в Колумбийском университете должно походить на школьные уроки по 
основам гражданственности. Когда же Эйзенхауэр добился выделения почти 
полумиллиона долларов для Педагогического колледжа под программу "Права и 
обязанности гражданина", а в другой раз не менее значительной суммы для кафедры 
конкурентоспособного предпринимательства, их замешательство усилилось.
       Профессора не замедлили извлечь огромную выгоду из способности 
Эйзенхауэра добиваться субсидий для университета, но, снобы по натуре, 
продолжали насмехаться над ним. То, что они могли относиться с презрением к 
интеллекту человека, который оказался проницательней Роммеля, который 
подготовил и провел операцию "Оверлорд", говорит куда больше о профессорах, 
нежели об Эйзенхауэре. Для Колумбийского университета было удачей то, что они 
заполучили его, даже если они так и не поняли этого.
       После того как он семь лет находился в центре событий мирового значения, 
каждое утро привычно читал сверхсекретные донесения разведки, принимал решения, 
приводившие в движение миллионные массы людей, ежедневно общался с такими 
личностями, как Черчилль и де Голль, в Колумбийском университете Эйзенхауэр 
чувствовал себя выключенным из активной жизни. Он мог лишь комментировать 
события, но не влиять на них; его решения интересовали только несколько тысяч 
людей; место деловых встреч с главами государств заняло общение с 
друзьями-миллионерами. Хуже всего было то, что он работал как будто столь же 
интен