вооруженные силы (сам Эйзенхауэр был настолько твердым сторонником унификации, 
что предложил единую форму для всех армейских служб и посылку курсантов 
третьего года обучения сухопутных сил в Аннаполис, а моряков — в Уэст-Пойнт). 
Оба разделяли общеармейское предубеждение против корпуса морской пехоты, и, 
хотя ни один не мог признаться в этом публично, оба они хотели упразднить 
морских пехотинцев (сами морские пехотинцы считали, что главной целью программы 
унификации было уничтожение корпуса).
       Но, несмотря на обилие общих черт, Эйзенхауэр и Трумэн так и не стали 
друзьями; напротив, они немного тяготились друг другом. Трумэн не мог смириться 
с популярностью Эйзенхауэра. Когда они вдвоем прилетели 6 июня 1947 года в 
Канзас-Сити на президентском самолете, репортеры в аэропорту набросились на 
Эйзенхауэра, а не на Президента. И на ежегодной встрече 35-й дивизии основное 
выступление делал Эйзенхауэр, хотя именно Трумэн служил в этой дивизии во время 
первой мировой войны.
       Самой трудной военной проблемой Соединенных Штатов в те годы, когда 
начальником штаба был Эйзенхауэр, была выработка политики в связи с появлением 
атомной бомбы. В этой области Эйзенхауэр почти не имел влияния, частично потому,
 что Трумэн, каким бы ни было его уважение к Эйзенхауэру, был полон решимости 
сохранить власть и ответственность за Белым домом, а также по той причине, что 
Эйзенхауэр был так поглощен административной работой, инспекционными поездками 
и выступлениями, что почти не имел времени на размышления о последствиях 
возникновения нового оружия.
       Эйзенхауэр называл бомбу "адовым изобретением" *49 и выступал за 
международный контроль над этим видом оружия, но все попытки выработать здравую 
ядерную политику разбивались об углубляющуюся американскую подозрительность по 
отношению к Советскому Союзу. Когда Эйзенхауэр стал начальником штаба, главной 
проблемой, связанной с атомной бомбой, была неизвестность. Какой может стать 
взрывная мощь нового оружия? Сколько времени займет у других наций разработка 
собственной бомбы? Какую систему доставки этого оружия необходимо разработать? 
Какой эффект произведет бомба на дипломатию? На традиционную войну? Кроме этих 
и многих подобных вопросов Эйзенхауэра и других начальников штабов волновали 
распространившиеся в обществе взгляды, в соответствии с которыми с созданием 
атомной бомбы армии и флоты были ненужными и обладание атомной монополией само 
по себе являлось достаточной защитой США.
       Самым страшным кошмаром казалось то, что к бомбе начнут относиться как к 
обычному оружию и что каждая нация сможет производить столько бомб, сколько ей 
заблагорассудится. Но если бы Соединенные Штаты настаивали на сохранении 
монополии, то именно это и произошло бы, так что монополия едва ли была 
разумной политикой, поскольку, по общим оценкам, в течение пяти лет русские 
должны были создать собственную атомную бомбу.
       Отношение к атомной политике было так тесно связано с отношением к 
Советскому Союзу, что отдельно они не обсуждались, поэтому настал благоприятный 
момент обсудить эволюцию взглядов Эйзенхауэра на русских. Вернувшись из 
Германии, он оставался верен дружескому отношению к Советскому Союзу. В ноябре 
1945 года на слушаниях в комитете Конгресса его попросили оценить вероятность 
развязывания русскими новой войны. Он ответил: "Россия не может извлечь никакой 
выгоды из войны с Соединенными Штатами. Я думаю, что один из основных мотивов 
нынешней политики России — сохранение дружбы с Соединенными Штатами" *50.
       Через три дня после вступления в должность в Пентагоне он написал Жукову 
теплое письмо, приглашая его приехать с визитом в США весной и выражая надежду, 
что многие другие советские официальные лица также посетят Америку, поскольку 
такие обмены содействуют взаимопониманию и доверию. Жуков ответил, что надеется 
приехать, и, в свою очередь, послал Эйзенхауэру новогодние подарки, среди 
которых была и шкура белого медведя. В марте 1946 года Жуков прислал 
Эйзенхауэру набор русских деликатесов. Эйзенхауэр поблагодарил его, снова 
пригласил посетить США и так закончил письмо: "Я по-прежнему считаю часы, 
проведенные в дружеских беседах с вами, одними из самых приятных и полезных в 
моей жизни" *51.
       В апреле, однако, Жуков уехал из Берлина в Москву, откуда быстро был 
переведен командующим в Одессу. Битл Смит, которого Трумэн назначил послом в 
Москве, сообщил Эйзенхауэру, что Жуков впал в немилость. Ходили слухи, что 
одной из причин устранения Жукова была его дружба с Эйзенхауэром. Визита Жукова 
в США так и не будет.
       Весь 1946 год Эйзенхауэр с тревогой наблюдал за быстрым ухудшением 
советско-американских отношений и разговорами в США о "неизбежности" конфликта 
между двумя системами. 11 июня Трумэн созвал совещание в Белом доме. 
Государственный секретарь и Комитет начальников штабов обсуждали возможность 
наступления русских в Европе. Такие разговоры раздражали Эйзенхауэра, поскольку 
он считал их необоснованными. "Я не верю, что красные хотят войны, — сказал он 
Трумэну. — Чего они могут добиться с помощью военного конфликта? Они получили 
практически все, что способны переварить" *52.
       Его выводы основывались на практических соображениях, а не на догадках 
или вере в добрые намерения Советов. Он убедительно доказывал Трумэну, что у 
русских просто недостаточно сил для наступления. На том совещании и на других 
подобных он требовал доказательств, фактов. Что указывает на то, будто Россия 
готовится к внезапному наступлению на Западную Европу? Он знал из собственного 
опыта, какое колоссальное материально-техническое обеспечение требуется для 
такого наступления. Где доказательства наращивания ресурсов в Восточной 
Германии?
       Месяц спустя Уильям К. Буллитт, бывший посол в России, прислал