Он резко ответил, что такая война невозможна. "Мир устанавливается, когда вы к 
этому стремитесь со всеми народами мира, — объяснил он, — и не политиками... 
Если все народы будут дружны, мы будем жить в мире... По моим впечатлениям, 
отдельный русский — один из самых дружелюбных людей в мире" *36.
       Он возвращался к этой теме снова и снова — в речах, на слушаниях в 
Конгрессе, в своих частных письмах, в беседах. Он не был настолько наивен, 
чтобы думать, что дружба устранит все многообразные трудности, стоящие перед 
отношениями США и СССР, но он был уверен, что успеха без духа дружбы и доверия 
не добьешься, а "альтернатива успеху настолько ужасна", что он настаивал на 
отношении к России на основе дружбы и доверия. Он надеялся, что в контактах и 
делах с русскими в Берлине, где две нации вынуждены были работать вместе, ему 
удастся установить "дух, который из Германии распространится на обе наши 
столицы". Если это получится, "мы в конце концов сможем жить вместе как друзья 
и работать как партнеры во всем мире" *37. Он также понимал, что главным 
препятствием будут служить подозрительность и неверие русских в США. Он решил 
сделать все возможное, чтобы разрушить и эту подозрительность, и это неверие.
       5 июня Эйзенхауэр вылетел в Берлин для встречи с русскими и учреждения 
Контрольного совета союзников. У него сразу же установились теплые, дружеские 
отношения с маршалом Георгием Жуковым. Несмотря на языковой барьер, два солдата 
прекрасно понимали друг друга. Они уважали друг друга и любили поговорить на 
профессиональные темы, о политической философии и о многом другом. Они также 
выяснили, что могут успешно работать вместе и быстро достигли соглашения о 
выводе войск США из русской зоны оккупации и о посылке западных сил в Берлин.
       В последующие недели Эйзенхауэра и Жукова часто видели вместе. Они 
изучали кампании друг друга, по мере чего росло их взаимное восхищение. 
Эйзенхауэр говорил Монтгомери, что Жуков "поразительный человек... Его рассказы 
о своих кампаниях (а он к себе настроен весьма критично), сопровождаемые 
обоснованиями каждого действия, включая использование вооружений, в которых он 
имел превосходство, учет погодных условий и заботу об управлении до нанесения 
удара, — свидетельствовали о его незаурядности" *38. Когда Жуков приехал с 
визитом во Франкфурт, Эйзенхауэр дал в его честь обед. В длинном и хвалебном 
тосте за Жукова ("Объединенные Нации никому так не обязаны, как маршалу 
Жукову") Эйзенхауэр сказал, что оба они хотят мира и хотят его так сильно, что 
"готовы биться за него. Эта война была священной, — добавил он, — никакая 
другая война в истории не разделяла так четко силы зла и силы добра" *39.
       Сталин тоже хотел встретиться с Эйзенхауэром. Он сказал Гарри Хопкинсу в 
конце мая, что надеется на приезд Эйзенхауэра в Москву 24 июня на Парад Победы. 
Аверелл Гарриман, посол США в Москве, убеждал Эйзенхауэра принять приглашение и 
говорил, что, "без сомнения, Сталин очень хочет вас видеть здесь"*40. 
Эйзенхауэр не смог приехать на Парад Победы, но в августе он прилетел в Москву 
вместе с Жуковым, который сопровождал его во время всей поездки. Это было 
триумфальное путешествие, хотя всеобщие разрушения угнетали. Эйзенхауэру 
показали почти все — Кремль, метро, колхоз, тракторный завод и т.д. Он 
присутствовал на футбольном матче и порадовал публику, обняв Жукова за плечо. 
Во время спортивного парада на Красной площади, который длился несколько часов 
и включал в себя десятки тысяч спортсменов, Сталин пригласил Эйзенхауэра на 
Мавзолей Ленина, что было уникальной честью для нерусского некоммуниста.
       Еще одно проявление уникального внимания состояло в том, что Сталин 
извинился перед ним за действия Красной Армии в апреле 1945 года, когда она 
наступала на Берлин, а не на Дрезден, как Сталин обещал Эйзенхауэру. Эйзенхауэр 
сообщал Маршаллу: "Сталин детально разъяснил военные причины, которые привели к 
изменениям планов в последнюю минуту, но согласился, что у меня есть право не 
верить ему и обвинять его в неискренности" *41.
       Эйзенхауэр произвел на Сталина сильное впечатление. Русский диктатор 
долго беседовал с ним, подчеркивая, что Советский Союз чрезвычайно нуждается в 
помощи США для восстановления военных разрушений. Он сказал, что русские 
нуждаются не только в американских деньгах, но и в американских специалистах и 
технической помощи. Доброжелательный ответ Эйзенхауэра привел Сталина в хорошее 
расположение духа. Когда Эйзенхауэр ушел, Сталин сказал Гарриману: "Генерал 
Эйзенхауэр — великий человек, и не только из-за своих военных свершений, но и 
как гуманный, дружелюбный, добрый и искренний человек. Он не грубиян, как 
большинство военных" *42.
       Сталин, в свою очередь, произвел большое впечатление на Эйзенхауэра. 
Эйзенхауэр сказал корреспонденту "Нью-Йорк Таймс", что Сталин был "милостив и 
добр" и что Эйзенхауэр чувствовал везде "атмосферу искреннего гостеприимства". 
На пресс-конференции в Москве он заявил: "Я не вижу в будущем ничего такого, 
что помешало бы России и Соединенным Штатам стать близкими друзьями". Но еще во 
время его пребывания в Москве на Японию были сброшены две атомные бомбы, и он 
тут же увидел непосредственную угрозу дружественным отношениям. "До 
использования атомной бомбы, — сказал он журналисту, — я бы ответил "да", я 
уверен, что мы сможем сохранить мир с Россией. Теперь я не знаю. Я надеялся, 
что в этой войне атомная бомба не будет использована... Люди повсюду испуганы и 
обеспокоены. Никто не чувствует себя в безопасности" *43.
       11 ноября 1945 года Эйзенхауэр вылетел в Вашингтон. Он выступил перед 
сенатским комитетом по военным вопросам, а потом поехал на поезде вместе с 
Мейми в Бун, штат Айова, в гости к ее родственникам. Сразу после приезда Мейми 
попала в больницу с воспалением легких. Несколько дней спустя, убедившись, что 
Мейми "на пути к выздоровлению", он вернулся в Вашингтон и снова выступал на 
заседаниях различных комитетов Конгресса.
       20 ноября Трумэн принял отставку Маршалла с поста начальника штаба армии