Пэттон подошел к реке три дня спустя.
       Как и ожидал Эйзенхауэр, немцы приняли сражение западнее Рейна. После 
завершения кампании Эйзенхауэр устроил пресс-конференцию. Один из репортеров 
спросил его, кто принял такое решение — Гитлер или немецкий Генеральный штаб? 
Эйзенхауэр ответил: "По-моему, Гитлер. Мое мнение основано на том, что я много 
раз в этой войне ошибался в оценке немецкого ума, если его так можно назвать. 
Когда напрашивается какой-то логический шаг, он делает совершенно иной... Когда 
мы показали... что можем прорвать оборону западнее Рейна, любой нормальный 
солдат ушел бы за Рейн... занял там оборону и сказал бы: "Ну, давай, форсируй"..
. Если бы им удалось сохранить свои главные силы, сейчас их положение было бы 
несравненно лучше"*6.
       Решение Гитлера привело к сокрушительному поражению немцев. В рейнской 
кампании они потеряли четверть миллиона пленными и неисчислимое множество 
убитыми и ранеными. Было уничтожено более двадцати немецких дивизий. Для защиты 
Рейнского рубежа у немцев осталось всего около тридцати дивизий. Нефтяная война 
Шпаатца была в полном разгаре, по существу она уничтожила все топливные запасы 
Германии. ВВС союзников использовали и улучшившуюся погоду, и удлиняющиеся дни, 
атакуя в дневное время каждого появившегося немца, число вылетов в день 
достигло одиннадцати тысяч.
       План Эйзенхауэра сработал. В конце марта он встретился с Бруком на 
берегу Рейна. Брук прибыл понаблюдать за тем, как Монтгомери будет форсировать 
Рейн. Эйзенхауэр писал Маршаллу, что Брук "был достаточно благороден, чтобы 
признать мою правоту". Эйзенхауэр добавил, что, хотя он и не хотел бы выглядеть 
хвастуном, "я должен признать с великим удовлетворением... то, во что я верил с 
самого начала, и то, что я осуществлял при значительной оппозиции извне и 
изнутри, увенчалось успехом"*7. Однако отраднее всего было создание большого и 
мощного резерва, который Эйзенхауэр мог теперь использовать при любой 
благоприятной возможности.
       7 марта Эйзенхауэр вернулся в Реймс после недельной поездки на передовую.
 В тот вечер он собирался отдохнуть и пригласил к себе на ужин несколько 
корпусных командиров. Только они принялись за еду, как зазвонил телефон. Это 
был Брэдли, который сообщил, что одна из дивизий Ходжеса захватила в Ремагене 
неразрушенный железнодорожный мост.
       "Это превосходно, Брэд", — воскликнул счастливый Эйзенхауэр. Брэдли 
сказал, что намеревается все имеющиеся поблизости силы перебросить на восточный 
берег. "Разумеется, — ответил Эйзенхауэр, — перебрасывай туда все, что у тебя 
есть. Это прекрасный прорыв". Пинки Булл, Джи-3 Эйзенхауэра, находился в 
расположении Брэдли, и Брэдли сказал, что Булл возражает против создания 
плацдарма в Ремагене, поскольку местность на восточном берегу неудобна для 
наступательных операций и, кроме того, форсирование Рейна у Ремагена не входило 
в планы ВШСЭС.
       Эйзенхауэр тут же отверг возражения Булла.
       — К черту штабистов, — сказал он. — Продолжай, Брэд, и я дам тебе все, 
чтобы удержать этот плацдарм. Мы сумеем им воспользоваться, даже если местность 
там и не очень удобна *8.
       На следующее утро Эйзенхауэр сообщил в ОКНШ, что он подтягивает войска к 
Ремагену "с той идеей, что это составит самую большую угрозу" для немцев *9. 
Поскольку Эйзенхауэр в свое время настоял на фронтальном наступлении на Рейн, 
теперь ВШСЭС имел достаточно дивизий в резерве, чтобы воспользоваться 
представившейся возможностью. В течение последующих двух недель он посылал 
войска Ходжесу, который с их помощью расширял плацдарм на восточном берегу. 
Немцы делали все возможное, чтобы разрушить мост с воздуха, постоянным 
артиллерийским обстрелом, снарядами ФАУ-2, плавучими минами и с помощью 
водолазов, но оборона Ходжеса сумела отразить все эти вылазки. К тому времени, 
когда мост разрушили, плацдарм представлял собой территорию в двадцать миль в 
длину и восемь миль в глубину, причем через реку было наведено шесть понтонных 
мостов. Это таило угрозу всей немецкой обороне на Рейне. Тем временем 
Монтгомери готовился к форсированию Рейна на севере, а Пэттон — на юге. Айк 
писал Мейми: "Наше наступление развивается хорошо... Врагу приходится все 
труднее и труднее..." К сожалению, "он не собирается капитулировать. Он 
сражается отчаянно... Я никогда не считаю немца завоеванным, пока он не у нас в 
плену или не убит!" *10
       Вечер 16 марта Эйзенхауэр провел с Пэттоном и его штабом. Пэттон был в 
прекрасном расположении духа и принялся льстить Эйзенхауэру и смешить его. Он 
сказал, что некоторые из частей 3-й армии огорчены, поскольку не имели 
возможности увидеть своего верховного командующего.
       — Какого черта, Джордж, — ответил Эйзенхауэр, — американский солдат не 
почешется, даже если его приедет инспектировать сам Господь Бог.
       Пэттон улыбнулся.
       — Ну, — сказал он, — я даже не знаю, кто из вас старше по званию, сэр! — 
Такой треп продолжался весь вечер. Пэттон отметил в своем дневнике: "Генерал Э. 
заявил, что я не только хороший, но и везучий генерал, а Наполеон предпочитал 
удачу гению. Я сказал ему, что это первая его похвала мне за все два с 
половиной года совместной службы" *11.
       Генерал Арнольд приехал в штаб-квартиру Эйзенхауэра в Реймсе. Эйзенхауэр 
признался ему, что испытывает невероятные перегрузки. Арнольд заметил, что 
война "все у него отняла, но он заставляет себя держаться и не сойдет с 
дистанции, пока вся эта заваруха не закончится" *12. Его здоровье все больше 
беспокоило близких. У него была простуда. Фурункул на спине удалили, но от него 
осталась большая болезненная рана с несколькими наложенными швами. Колено