Затем Брэдли позвонил Эйзенхауэру. К тому времени Брэдли уже твердо 
решил не соглашаться ни на какие изменения. Стронг слышал, как он кричал на 
Эйзенхауэра: "Видит Бог, Айк, я не смогу отвечать перед американским народом, 
если ты сделаешь это. Я ухожу в отставку". Разгневанный Эйзенхауэр глубоко 
вздохнул и сказал: "Брэд, это не ты, это я отвечаю перед американским народом. 
Твоя отставка ничего не изменит". Наступило молчание, а затем последовали 
протесты от Брэдли, но на этот раз без угроз. Эйзенхауэр заявил: "Это мой 
приказ, Брэд". А затем заговорил о контратаке Пэттона, которую он хотел бы 
провести с максимальной ударной силой*32.
       Положив трубку, Эйзенхауэр попросил соединить его с Монтгомери, чтобы 
сообщить тому об изменениях. К сожалению, слышимость была неважной. Монтгомери 
услышал то, что хотел, и домыслил остальное. Он сказал Бруку, что ему позвонил 
Эйзенхауэр. "Он был очень взволнован, — сказал Монтгомери, — и было очень 
трудно понять, о чем он говорит; он кричал в телефон, глотая слова". 
Единственное, что понял Монтгомери, — это то, что Эйзенхауэр подчиняет ему 1-ю 
и 9-ю армии. "Это единственное, что я хотел выяснить. А затем он стал бессвязно 
говорить о других вещах"*33.
       В течение двух часов после разговора с Эйзенхауэром Монтгомери посетил 
Ходжеса и генерала Уильяма Симпсона, командующего 9-й армией. Британский офицер,
 сопровождавший его, рассказывал, что он вошел в штаб-квартиру Ходжеса "словно 
Христос, пришедший освободить храм от менял". Монтгомери докладывал Бруку, что 
Симпсон и Ходжес "счастливы, что нашелся человек, от которого можно получить 
твердые приказы"*34.
       В попытках найти пехотные подкрепления Эйзенхауэр отправил на передовую 
всех годных для этого из тыловых служб. Он также приказал обеспечивающим частям 
организовать оборону мостов на Маасе, подчеркивая "жизненную важность того, 
чтобы ни один мост через Маас не попал в руки врага"*35. Этот приказ показался 
Брэдли признаком того, что Эйзенхауэр "серьезно испугался"; начальник штаба 
Брэдли сказал, прочитав сообщение: "Может, они думают, что мы собираемся 
отступать до побережья?"*36
       Впечатление о панике в ВШСЭС дополнялось тщательными мерами безопасности,
 введенными в Версале. Разведка ВШСЭС выяснила, что немцы организовали 
специальную группу англоговорящих немецких солдат, одели их в американскую 
форму, дали им захваченные американские джипы и забросили их за американские 
линии фронта. В задачу их входило распространять ложные приказы, заражать людей 
паникой, захватывать мосты и развилки дорог. Кроме того, быстро разнесся слух, 
что их главная миссия — убить верховного командующего. Вот почему все в ВШСЭС 
стали чрезмерно осторожными. Эйзенхауэра заточили во дворце Трианон. Вокруг 
дворца разместили караульных с пулеметами, а когда Эйзенхауэр уезжал в Верден 
или в другое место, спереди и сзади его сопровождала вооруженная охрана на 
джипах.
       Несмотря на чрезвычайные меры безопасности, Эйзенхауэр и ВШСЭС не теряли 
спокойной уверенности и жили в предвкушении контратаки СЭС. 22 декабря, ожидая 
улучшения погоды, чтобы ввести в действие авиацию, и начала наступления Пэттона 
на Бас-тонь, Эйзенхауэр издал приказ. "Мы не можем удовлетвориться одним только 
отпором, — писал он о противнике. — Покинув хорошо защищенные укрепления, 
противник дает нам шанс превратить его авантюру в сокрушительное поражение... 
Пусть каждый постоянно помнит о главной цели — уничтожать врага на земле, в 
воздухе, везде уничтожать!"*37
       Внутри выступа, в Бастони, окруженная 101-я дивизия как раз этим и 
занималась. Днем 22 декабря немцы приостановили свои атаки и потребовали 
капитуляции; бригадный генерал Энтони Маколифф ответил своим знаменитым: 
"Чепуха". Немцы снова пошли в атаку; и 101-я дивизия снова отбила ее, нанеся 
большие потери противнику.
       Добрые вести пришли 23 декабря — утро было ясным и холодным, что 
означало практически неограниченную видимость. С самого начала Гитлер надеялся, 
что длительный период ненастья нейтрализует авиацию союзников. С рассветом 23 
декабря в воздух поднялись все исправные самолеты союзников. Громадные С-47 
сбросили тонны снаряжения 101-й дивизии в Бастони; истребители уничтожали 
немцев, окруживших Бастонь; штурмовики Р-47 накрывали их осколочными бомбами, 
напалмом и пулеметным огнем. Пэттон начал свой бросок, который на следующий 
день после Рождества приведет его в Бастонь и снимет осаду.
       Для Эйзенхауэра победа в оборонительной фазе сражения принесла новые 
проблемы со своими двумя главными подчиненными. Монтгомери и не пытался скрыть 
своего удовольствия от дискомфорта американцев или же как-то утолить ущемленную 
гордость Брэдли. На рождественской встрече он сказал Брэдли, что американцы 
заслужили немецкое контрнаступление, поскольку если бы было одно направление 
удара, то ничего подобного не произошло бы. "А теперь вот приходится 
расхлебывать".
       Монтгомери писал, что Брэдли "выглядел похудевшим, усталым и огорченным",
 и утверждал, что американский генерал согласился со всем им сказанным. 
Монтгомери так прокомментировал положение Брэдли: "Бедный парень, он приличный 
человек, и все происходящее — очень горькая пилюля для него"*38. Затем 
фельдмаршал высказал свое мнение об атаке Пэттона и предположил, что ее сила 
будет недостаточной и "не приведет к желаемому результату... придется безо 
всякой помощи разбираться с 5-й и 6-й танковыми армиями противника". Поэтому он 
потребовал, чтобы Эйзенхауэр дал ему дополнительные американские соединения. На 
Брэдли же встреча с Монтгомери произвела угнетающее впечатление. Он потребовал, 
чтобы Эйзенхауэр возвратил под его командование 1-ю и 9-ю армии*39.
       Эйзенхауэр отбивался от всех требований и отказал как Монтгомери, так и