скучаю по тебе и что груз моей ответственности был бы непереносим, если бы я не 
верил, что есть человек, который ждет меня домой — навсегда". Искреннюю мольбу 
о понимании он дополнил следующим: "Не забывай, что меня бьют каждый день".
       В середине декабря он пишет ей, что молится, чтобы это было их последнее 
Рождество, проведенное врозь, и обещает бесконечные беседы после войны. "Нам 
потребуется трехмесячный отпуск где-нибудь на одиноком побережье — и, Боже 
праведный, пусть там будет солнечной"*23
       Проблемы с лейтенантом Джоном Эйзенхауэром, а точнее, с матерью Джона, 
раздражали Эйзенхауэра не меньше, чем проблемы с английскими фельдмаршалами. 
Джона назначили в 71-ю дивизию, которая вскоре должна была отправиться из 
Форт-Беннинга во Францию. Мейми узнала об этом раньше Айка и пожаловалась: "Ты 
не сказал мне ничего о своих затеях".
       Айк запротестовал: "Я ничего не затевал и понятия не имею ни где он, ни 
что он делает. Я действительно дал понять, что, если он захочет попасть в 
дивизию, отправляющуюся на этот театр военных действий, Военное министерство не 
будет этому препятствовать только потому, что я командую здесь". Пять дней 
спустя он узнал о его назначении в 71-ю дивизию и прокомментировал его так: 
"Мне придется нелегко, стараясь "не вмешиваться", я так люблю своего мальчика — 
но я продолжаю себе напоминать, что он мужчина, его ждет мужская работа и 
собственная карьера. Как же я хочу быть сейчас рядом с ним!"*24
       Джону Айк дал совет старого пехотинца, как готовить свой взвод. "Обойди 
каждого и убедись, что у него теплая сухая одежда... что он получает горячую 
пищу и что его оружие находится в идеальном порядке. Ботинки и носки имеют 
громадное значение, и ты должен (попытаться и в бою, и в учении носить обувь из 
тех же самых материалов, что и твои солдаты. Такими методами ты получишь не 
только превосходно подготовленный взвод, но и людей, которые пойдут за тобой 
куда угодно".
       Когда пришло время отъезда Джона, Мейми почувствовала себя обиженной, 
отверженной, покинутой. Несмотря на разуверения мужа, она по-прежнему думала, 
что это он все организовал. "Я хорошо понимаю твою боль... — заверял ее Айк, — 
но меня огорчает, когда ты начинаешь говорить о грязных трюках, которые я 
сыграл с тобой, И о том, какое унижение ты пережила из-за меня. Ты всегда даешь 
собственную интерпретацию любого моего шага, взгляда, слова, и, когда ты 
доводишь себя до несчастного состояния, ты тем самым делаешь несчастным и меня..
."
       "А что касается Джона, — продолжал он, — то мы можем только молиться. 
Если бы я вмешался, даже очень незаметно или косвенно, он бы так рассердился, 
что ни я, ни ты (если бы он счел, что ты тоже имеешь к этому отношение) не 
смогли бы с ним себя нормально чувствовать... но Бог знает, как я надеюсь и 
молюсь, чтобы с ним все было в порядке". Эйзенхауэр заверял Мейми: "Я не 
придираюсь к тебе. Но постарайся посмотреть на меня не в столь пагубном свете и 
позволь мне по меньшей мере быть уверенным, что меня ждут дома, когда здесь все 
закончится.
       Я искренне люблю тебя и знаю, что, когда ты успокоишься, ты не будешь 
считать меня таким отвратительным чудовищем, каким я нарисован в твоих письмах. 
Я бы хотел, чтобы ты впредь никогда об этом не упоминала"*25.
       Всю осень продолжалось великое наступление. Единственное место, где 
союзники не атаковали, было в самих Арденнах, которые очень слабо защищал 
корпус Троя Миддлтона. На пути в Маастрихт 7 декабря Эйзенхауэр отметил, как 
растянуты войска в Арденнах, и поинтересовался у Брэдли, насколько уязвим этот 
участок фронта. Брэдли ответил, что он не может усилить регион Арденн без того, 
чтобы не ослабить наступление Пэттона и Ходжеса, и что, если немцы контратакуют 
в Арденнах, по ним можно будет ударить с обоих флангов и остановить задолго до 
того, как они достигнут реки Маас. Хотя он и не ожидал немецкой контратаки в 
Арденнах, он, по его признанию, принял предосторожности и не разместил в этом 
районе ни одной крупной базы снабжения. Объяснение Брэдли удовлетворило 
Эйзенхауэра.
       16 декабря было праздничным днем в версальской штаб-квартире ВШСЭС — 
праздновали свадьбу, повышение в звании и присвоение медали. Утром Микки Маккиф 
женился на сержанте из женского вспомогательного корпуса. Эйзенхауэр устроил 
прием с шампанским в своем сен-жерменском доме. У него был и другой повод для 
торжества; Сенат объявил о присвоении ему только что введенного нового звания 
генерала армии, что уравняло его в звании с Маршаллом, Макартуром и — 
Монтгомери.
       Ближе к вечеру приехал Брэдли с жалобой на положение с пополнением. США 
имели к тому времени всего одну незадействованную дивизию, объем пополнений 
отставал от уровня потерь, и, учитывая всеобщее наступление, на котором 
настаивал Эйзенхауэр, ВШСЭС имел очень мало людей в резерве.
       Их беседу в кабинете Эйзенхауэра прервал британский генерал Кеннет 
Стронг, сообщивший, что утром немцы начали наступление в Арденнах. Первая 
реакция Брэдли состояла в том, что это ложная, отвлекающая атака, призванная 
оттянуть силы Пэттона, наступающего в Сааре. Но Эйзенхауэр немедленно 
почувствовал что-то большее. "Это не ложная атака, — сказал он и пояснил: — 
Поскольку в Арденнах нет стоящих целей, немцы, видимо, преследуют 
стратегическую задачу". "Я думаю, вам лучше оказать Миддлтону помощь", — сказал 
он Брэдли. Изучая вместе со Стронгом операционную карту, Эйзенхауэр заметил, 
что 7-я бронедивизия занимала позиции во втором эшелоне и что 10-я бронедивизия,
 входящая в 3-ю армию, в боях не участвует. Он посоветовал Брэдли послать эти 
две дивизии на помощь Миддлтону в Арденны. Брэдли колебался; он знал, что и 
Ходжес, и Пэттон будут огорчены таким поворотом событий, особенно Пэттон,