ты приехала сюда, — писал он в июле. — Мы с удовольствием все переставляли по 
твоему желанию — особенно в моем доме, в главной штаб-квартире. Затем ты 
выяснила, что я уезжаю в долгую поездку, ну и разгневалась же ты!" *46
       Что действительно гневило Мейми, так это Кей. Мейми казалось, что Кей не 
оставляет ее мужа ни на минуту. На фотографиях она часто стояла рядом с 
генералом или за ним. И действительно, Айк едва ли мог отрицать, что ему 
нравилась Кей, ему нравились ее теплота, обаяние, миловидность, кокетство, хотя 
между ними и была разница в двадцать лет. Вращаясь среди властных генералов, 
адмиралов, премьер-министров и французских политиков, он нуждался в нежном 
прикосновении, легком смехе, отдыхе от постоянного напряжения войны и смерти, и 
Кей прекрасно справлялась с этим.
       Она снова была его водителем и секретарем в ШОС. Она часто ужинала с 
Айком и его друзьями и время от времени была его партнером в бридже. 
Соперниками их выступали бригадный генерал Эверетт Хьюз и Гарри Батчер.
       Хьюз вел многословный дневник, изобиловавший интимными подробностями; он 
записал в нем, что его собственный водитель беспокоится о "Кей и Айке. Она 
предвидит скандал. ...Я говорю ей... Кей поможет Айку выиграть войну". Однажды 
после вечеринки он сидел с Айком и "обсуждал Кей. Я не знаю, искренен Айк или 
нет. Говорит, что ему нравится держать ее за руку, провожать до дома, но что он 
с ней не спит" *47.То, что Айку с очевидностью нравилась ее компания и что она 
была рядом с ним большую часть времени, порождало сплетни о генерале и его 
водителе и в Алжире, и в Вашингтоне. Мейми просто заболевала, когда читала о 
них или отвечала на соответствующие вопросы.
       В представлении Айка его отношения с Кей были совершенно невинными и 
весьма приятными. Сплетни он презирал, но никак их не комментировал, намеки на 
присутствие Кей бесили его, но сделать он ничего не мог. Однажды он сказал 
Пэттону: "На днях мы с Кей поехали покататься верхом на лошадях, встретившийся 
солдат многозначительно присвистнул" *48. Айк посмотрел на него с яростью, но 
молча проехал мимо.
       С первого взгляда Айк казался человеком, не способным вести флирт с 
женщиной, которая годится ему в дочери, и не реагировать на переживания своей 
жены, страдавшей от каждой фотографии в газете, на которой Кей была рядом с ним.
 Но правда состояла в том, что видеть Кей — а он, очевидно, этого хотел — он 
мог только на людях, времени побыть вдвоем у них просто не было.
       До июня 1943 года каким-то пределом для сплетен служило намечавшееся 
замужество Кей. Но в июне на фронте погиб ее жених, подорвавшись на мине. Кей, 
естественно, тяжело это переживала; Айк, естественно, пытался ее утешить. Мейми 
продолжала в письмах спрашивать о Кей; Эйзенхауэр отвечал: "Она очень 
популярная личность в штабе, и все пытаются утешить ее. Но я подозреваю, что 
дальше она машину водить не сможет — слишком подавлена!" *49 Он считал, что Кей 
необходимо вернуться в Лондон, но она настаивала на продолжении работы в ШОС, и 
он с радостью согласился. Беспокойство Мейми возросло — совершенно зря, по 
мнению Айка, абсолютно неизбежно, по мнению всех остальных.
       Следующей была Сицилия. "Все страшно озабочены", — писал Эйзенхауэр 
Маршаллу 1 июля *50. Ничего удивительного, если принять во внимание сложность 
операции и численность войск. Высадка на Сицилию являлась самой большой 
десантной операцией изо всех, предпринимавшихся до тех пор. На рассвете 10 июля 
семь дивизий, подкрепленных воздушным десантом силой до двух воздушно-десантных 
дивизий, высадятся на берег одновременно на фронте в сто миль.
       7 июля Эйзенхауэр вылетел на Мальту, командный пункт Каннингхэма, чтобы 
руководить оттуда вторжением. Эйзенхауэр признавался, что "внутренности мои 
стянуло в один тугой узел" *51. Накануне дня "Д" — 9 июля — испортилась погода. 
Ветер усилился и сменил направление на западное, он покрыл барашками 
Средиземное море и разбросал десантные суда, на которых люди Пэттона плыли из 
Туниса в Сицилию. Штабные офицеры предложили Эйзенхауэру отложить вторжение, 
пока не поздно. Но метеорологи Кан-нингхэма утверждали, что ветер к заходу 
солнца стихнет. Маршалл прислал телеграмму, пытаясь выяснить, началось 
вторжение или нет. Как позднее признался Эйзенхауэр: "Моя реакция была такая: 
если бы я сам знал!" *52 Но поскольку ветер действительно ослаб, он решил не 
останавливаться. Отдав приказания, он вместе с Каннин-гхэмом взобрался на самую 
высокую точку Мальты и наблюдал оттуда, как летит на Сицилию 1-я британская 
воздушно-десантная дивизия. Он молча молился об успехе и безопасности всех 
вверенных ему войск.
       Потом Эйзенхауэр вернулся в свой кабинет и стал ждать. Написал письмо 
Мейми. "В подобных обстоятельствах люди делают все возможное, чтобы не 
свихнуться", — писал он. "Ходи, говори, кури (безостановочно) — делай все, что 
угодно, чтобы подгонять минуты и дождаться результата, на который твои 
собственные действия не могут оказать никакого влияния. Я переношу это лучше 
других, но не могу отрицать, что чувствую сильное напряжение" *53.
       Утром, ожидая донесений, Эйзенхауэр отправился погулять на набережную с 
Батчером. Немедленных его решений не требовалось, это был редкий миг свободного 
времени, и он его использовал, погрузившись в размышления. Он сказал Батчеру, 
что в первом эшелоне у него 150 000 войск, штурмующих слабо защищенный берег, 
во втором эшелоне — еще 350 000, которых поддерживает самая большая на тот день 
армада судов и самый большой военно-воздушный флот. Он вдруг понял, что это 
чудовищно громадная сила против столь малой цели, громадная трата ресурсов с 
минимальной отдачей. Эйзенхауэр подумал, что немцы вздохнут с облегчением, 
когда узнают, что союзники хотят захватить Сицилию, а не что-нибудь поважнее. 
Он предположил, что они установят оборонительные кордоны вокруг Мессины и 
вулкана Этны, займут глухую оборону, скуют армии союзников на несколько недель