Эйзенхауэр не уступал, и Александер в конце концов согласился поставить 2-й 
корпус на линию фронта в районе Северного побережья.
       Убедив несговорчивого Александера, Эйзенхауэр переключил внимание на 
Брэдли. Он сказал Брэдли, что, по его мнению, сектор, выделенный 2-му корпусу, 
мало приспособлен для наступательных действий, но настаивал, чтобы Брэдли 
преодолел трудности и доказал, что армия США "может действовать так, чтобы во 
всяком случае использовать полностью те ресурсы, которыми мы располагаем". Он 
наставлял Брэдли планировать каждую операцию "тщательно и скрупулезно, атаки 
поддерживать максимальной огневой мощью, не ослаблять давления на противника и 
убеждать всех, что мы делаем свою работу честно...". Закончил он пожеланием 
Брэдли не расслабляться.
       Эйзенхауэр добавил, что ему доложили о пехотном батальоне, который 
потерял десять человек убитыми и запросил разрешения отойти в тыл на 
переформирование. С такими вещами более мириться нельзя. "Мы достигли той 
стадии, когда должны добиваться поставленных целей, а командирами управлять так,
 чтобы они обеспечивали необходимые результаты" *33.
       Последнюю неделю апреля Эйзенхауэр провел в поездках по передовым 
позициям, увиденное его удовлетворило. Брэдли "делал большое дело", заключил он,
 ему было приятно услышать, как британский ветеран говорил, что 1-я 
американская пехотная дивизия — "одно из лучших тактических соединений, которое 
ему приходилось видеть" *34.
       К первой неделе мая плацдарм Арнима сузился до районов, непосредственно 
прилегающих к городам Бизерта и Тунис. 7 мая британские войска вошли в город 
Тунис; в тот же день Брэдли послал Эйзенхауэру сообщение из двух слов: "Задание 
выполнено". 2-й корпус овладел Бизертой. Осталось только очистить Тунис от 
рассеянных по стране остатков войск Оси.
       Последнюю неделю кампании Эйзенхауэр провел на фронте, и это произвело 
на него сильное впечатление. В феврале он писал Мейми, что, как только его 
подмывает пожалеть себя, он думает о "парнях, живущих в холодных горах Туниса в 
грязи, под пронизывающим дождем", и все тут же проходит *35.
       В мае до него дошли сведения о газетной публикации про его мать; в 
статье говорилось о пацифизме Айды и о ее ироничном отношении к генеральскому 
званию сына. Айк написал своему брату Артуру, что "счастье их матери, которое 
она находит в религии, значит для него больше любых газетных выдумок", а о 
пацифистах высказался так: "Сомневаюсь, что кто-либо из этих людей, с их 
академической или догматической ненавистью к войне, презирают ее так, как я".
       Он писал, что пацифисты, "возможно, не видели гниющих на земле трупов и 
не вдыхали вони разлагающейся человеческой плоти. Они не посещали полевых 
госпиталей, переполненных смертельно раненными". От пацифистов, писал Айк, его 
отличает то, что нацистов он ненавидит сильнее войны. И кое-что еще. "Моя 
ненависть к войне никогда не станет сильнее убеждения, что... выполнение 
приказов правительства в случае угрозы возникновения войны является долгом 
каждого из нас". Или как он сформулировал в письме своему сыну: "Единственный 
непростительный грех на войне — это невыполнение долга" *36.
       13 мая капитулировали последние части Оси в Тунисе. Войска Эйзенхауэра 
взяли в плен 275 000 вражеских военных, более половины из них — немцы. Это 
больше, чем пленили русские под Сталинградом за три с половиной месяца до этого.
 Поздравления сыпались на Эйзенхауэра со всех сторон. Он сказал Маршаллу, что 
хотел бы на какое-то время расслабиться и отдаться чувству удовлетворения 
достигнутым, но не мог. "Я всегда предчувствую и уже в уме сбрасываю со счетов 
достижения и поэтому умственно устремляюсь вперед к новой кампании. По этой 
причине все крики о тунисской кампании оставляют меня совершенно равнодушным" 
*37.
       Эйзенхауэр знал, что североафриканская кампания продолжалась слишком 
долго — шесть месяцев — и стоила слишком дорого — его войска потеряли 10 820 
убитыми, 39 575 ранеными и 21 415 пропавшими без вести или плененными, всего — 
71 810 человек. Но она закончилась, и его люди победили. Его собственный вклад 
состоял не столько в том, что он вел англо-американские войска к победе, 
сколько в обеспечении того, чтобы они победили как союзники. Благодаря 
Эйзенхауэру союз пережил первое испытание и стал сильнее, чем когда-либо.
       После парада победы в Тунисе Эйзенхауэр летел вместе с британским 
политическим советником Гарольдом Макмилланом в Алжир. За Бизертой они увидели 
со своей "Летающей крепости" конвой союзников, направляющихся без помех в 
Египет. Макмиллан дотронулся до рукава Эйзенхауэра.
       — Вот, генерал, плоды вашей победы, — сказал он. Эйзенхауэр повернулся к 
Макмиллану, пряча за улыбкой навернувшиеся слезы.
       — Нашей, вы хотели сказать, нашей *38.
       С завершением тунисской кампании Эйзенхауэр все чаще обращал свой взор 
на Сицилию и даже дальше. Он говорил Маршаллу, что после взятия Сицилии он 
хочет вторгнуться на Сардинию и Корсику, а затем использовать их как плацдарм 
для вторжения в западную Италию. Он понимал, что столь расширительное 
толкование средиземноморского наступления противоречит взглядам Маршалла. "Я 
никогда не отказывался от убеждения, что идея операции "Раундап" верна" *39, — 
заверял Эйзенхауэр Маршалла, но вместе с тем — и здесь он в точности повторял 
Черчилля периода июля 1942 года — разве не жаль, что ничего нельзя сделать 
летом 1943 года? Особенно если сделать это можно с малыми затратами. 
Средиземноморье уже является крупным театром военных действий, указывал 
Эйзенхауэр, и войска здесь придется сохранить в любом случае, так что почему бы 
ценой относительно небольших дополнительных затрат союзникам не продолжить 
давление на Германию и не удовлетворить общественное мнение тем, что хотя бы