кончательный текст доклада. 
Они пришли к выводу, что "технически возможно" создать "работающую и 
эффективную систему контроля для обнаружения нарушений соглашения о моратории 
на испытания ядерного оружия во всем мире". Между экспертами существовало 
разногласие относительно количества необходимых контрольных постов и 
способности системы обнаруживать подземные взрывы малой мощности, но оно не 
могло заслонить того факта, что впервые Советы и американцы достигли соглашения 
в области ядерного оружия. Эйзенхауэр распорядился, чтобы Государственный 
департамент начал переговоры с Советским Союзом о запрещении испытаний. 22 
августа Эйзенхауэр обнародовал заявление, в котором предлагал начать переговоры 
с русскими о запрещении ядерных испытаний 31 октября*32.
       Через пять дней, когда Хрущев дал ответ на предложение Эйзенхауэра, 
Маккоун встретился с Президентом и попросил разрешения провести "еще одно 
испытание". Он сказал, что решить надо "немедленно". Эйзенхауэр выразил 
некоторое раздражение, указав, что он уже объявил о приостановлении испытаний, 
и теперь "они опять хотят провести большое испытание". Маккоун продолжал 
настаивать и наконец заставил усталого Президента согласиться; Эйзенхауэр 
предполагал, "что Комиссия по атомной энергии также может продолжить испытания".
 Отчасти такое его решение, без сомнения, было следствием активного протеста, с 
которым заявление Президента встретили такие люди, как Теллер, Страусс, Хэнсон 
Болдуин и Генри Киссинджер. В какой-то степени, видимо, повлияли и действия 
Макмиллана: 22 августа, то есть в день обнародования заявления Эйзенхауэра, 
англичане начали последнюю серию своих испытаний с взрыва ядерного устройства 
на острове Рождества*33.
       29 августа Хрущев сообщил о своей готовности начать переговоры в конце 
октября; в этот же самый день Комиссия по атомной энергии начала новую серию 
испытаний, которая имела официальное название "Хардтэк II", а в прессе 
именовалась операцией "Крайний срок". Эта серия была рассчитана на проведение 
девятнадцати взрывов, по большей части маломощных — всего в несколько килотонн, 
и в том числе одного ядерного заряда для безоткатного оружия типа "базука", 
которое могли обслуживать всего два человека и снаряд которого летел на 
расстояние менее двух миль. Советы также начали серию испытаний 30 сентября и 
произвели четырнадцать взрывов мощностью в несколько мегатонн каждый и 
выпустили в атмосферу громадное количество радиоактивных веществ. В 1958 году, 
когда впервые после 1945 года был перерыв в проведении ядерных испытаний, три 
ядерных державы взорвали бомб больше, чем в любой другой предшествующий год 
(Советы только в октябре 1958 года осуществили больше взрывов, чем за весь 1957 
год). Общий годовой итог — восемьдесят один взрыв. Уровни радиоактивности 
достигли высшего предела. Но, по крайней мере, теплилась общая надежда, что все 
это вскоре закончится.
       Между тем в Республиканской партии по мере приближения выборов 
господствовали настроения безнадежности. Одной из причин тому было вето, 
наложенное Эйзенхауэром на законопроект о фермерстве, другой — тусклость 
кандидатов, предлагаемых Республиканской партией. Распространению настроений 
уныния способствовали и события в Литл-Роке, и запуск советского спутника. 
Демократы, жаждавшие увеличить число мест в Конгрессе еще больше в свою пользу, 
вели очень активную предвыборную кампанию, подготавливая базу для президентских 
выборов в 1960 году. Во время этой кампании, по сравнению с кампанией 1952 года,
 они сумели обменяться ролями с республиканцами — теперь они наступали, а 
республиканцы были вынуждены занимать оборонительное положение. В этих условиях 
рост влияния демократов казался неизбежным.
       Почти каждый член Республиканской партии хотел найти козла отпущения. 
Большинство винило во всем Шермана Адамса. В начале сентября требования о его 
отставке достигли предела. Но, несмотря на это, Эйзенхауэр не хотел отпускать 
его. И как генерал, и как президент он считал, что крайне сложно уволить 
человека, хорошо выполняющего служебные поручения и преданного, лишь из-за того,
 что этот человек стал определенной помехой. Именно таково было положение с 
Адамсом.
       Эйзенхауэра это очень расстраивало, но в конце концов он сказал: "Я 
достаточно ясно представляю себе, как следовало бы поступить с точки зрения 
максимальной целесообразности. Сложность — в нахождении надлежащего пути, чтобы 
поступить таким образом". Он попросил Миди Алкорна, председателя Национального 
комитета Республиканской партии, вместе с Никсоном переговорить с Адамсом. 
Алкорн пообещал сделать это*34.
       И они это сделали, но безрезультатно. Адамс ответил: "Я сам переговорю с 
боссом". Эйзенхауэр согласился на встречу, но как бы между прочим заметил: "Как 
ужасно, что дешевые политиканы могут выставить на посмешище такого достойного 
человека"*35. На встрече, состоявшейся 17 сентября, Адамс сказал, что готов 
подать прошение об отставке, но хотел бы немного повременить, чтобы утрясти все 
личные вопросы. Эйзенхауэр ответил: "Если нам придется принять критическое 
решение, вы сами должны будете проявить инициативу". После этой встречи 
Эйзенхауэр изменил свое мнение; он позвонил Адамсу по телефону и посоветовал 
ему не затягивать решение вопроса на целый месяц, добавив, что хочет защитить 
Адамса "от всего, что выглядит безучастным и безразличным"*36.
       Через пять дней, 22 сентября, Адамс объявил о своей отставке. Эйзенхауэр 
принял отставку с "глубочайшим сожалением". Нарыв был вскрыт, но оставалось еще 
увидеть, сможет ли эта хирургическая операция излечить тяжело больную 
Республиканскую партию.
       Вскоре после этого Эллис Слейтер и остальные члены компании провели 
уик-энд в Белом доме вместе с семейством Президента. В субботу перед ужином 
девятилетний Дэвид дал своему дедушке счет на оплату работы, которую он