ься как раз в тот момент, 
когда Соединенные Штаты были готовы начать серию испытаний "Кастл"*.
       
       [* Кастл — по-английски "твердыня".]
       
       Эйзенхауэр хотел, чтобы проведение этих испытаний держалось в секрете, 
но это оказалось невозможным. Существовало много проблем, и одна из них — 
случай с японским рыболовным судном, накрытым радиоактивным облаком. Члены 
команды получили лучевую болезнь, а правительство и народ Японии выражали 
гневный протест. 24 марта на пресс-конференции Эйзенхауэр решил: он должен 
ответить на настойчивые вопросы о воздействии радиации, несмотря на обещание 
Хэгерти сказать репортерам, что необходимо подождать до возвращения Страусса с 
испытательного полигона в Тихом океане. Эйзенхауэр сказал представителям 
прессы: "Совершенно очевидно, что на этот раз должно было произойти что-то 
такое, с чем мы раньше никогда не сталкивались из-за отсутствия опыта, что 
должно было стать неожиданным для ученых и удивить их. Строго говоря, 
Соединенные Штаты должны принять меры предосторожности, которые ранее никогда 
не принимались"*21.
       Признание Президента дало пищу журналистам для предположений — мол, 
испытание водородной бомбы вышло из-под контроля, а взрыв не был управляем. 
Вслед за этим 30 марта КАЭ, отказавшись от своих попыток скрыть основные 
испытания, объявила, что утром этого дня был проведен второй взрыв. В 
заголовках новостей средств массовой информации появилась еще большая 
обеспокоенность. Между тем Страусс возвратился в Вашингтон и 31 марта вместе с 
Эйзенхауэром появился на пресс-конференции. Эйзенхауэр попросил Страусса 
сначала зачитать подготовленное заявление, "рассеивающее страхи, что испытание 
бомб вышло из-под контроля", затем ответить на вопросы относительно "Браво" и, 
наконец, постараться успокоить людей.
       Страусс заявил журналистам, что испытания находились под постоянным 
контролем, что только из-за изменения направления ветра радиоактивное облако 
вынесло на японское рыболовное судно, что слухи о зараженных тунцах и 
радиоактивных облаках, двигающихся на Японию, — ложные, а общая опасность от 
выпадения радиоактивных осадков сильно преувеличена. Радиоактивность быстро 
исчезнет, а выигрыш для Соединенных Штатов, с военной точки зрения, останется 
надолго. Народ должен "возрадоваться", говорил он, что испытания оказались 
столь успешными и, благодаря им, "наш военный потенциал увеличился колоссально".

       Это возбудило любопытство репортеров, и один из них спросил, какую 
максимальную мощность может иметь водородная бомба. Страусс ответил: "Она может 
быть такой мощности, какой вы захотите, в зависимости от военных требований, 
говоря другими словами, можно изготовить такую водородную бомбу, что одной ее 
будет достаточно, чтобы полностью уничтожить город". Шум, возгласы "что?", 
"какой величины город?" заполнили зал. "Любой город", — ответил Страусс. "Любой 
город, и Нью-Йорк также?" — "Да, все его деловые районы", — последовал ответ*22.

       По пути в Овальный кабинет Эйзенхауэр сказал Страуссу: "Левис, я бы не 
ответил на этот вопрос таким образом". Вместо этого, по мнению Президента, 
Страусс должен был сказать репортерам: "Подождите показа кинофильма". Он имел в 
виду фильм, который КАЭ сделала о проекте "Браво". Эйзенхауэр подчеркнул, что 
не возражает против правды, но... "Пусть бы сначала все посмотрели этот фильм, 
— сказал он Хэгерти. — Цель фильма — дать каждому возможность оказаться в 
эпицентре взрыва". Позднее под влиянием Страусса он изменил свое мнение и не 
разрешил показывать фильм из-за опасения еще больше напугать людей*23.
       Между тем дело Оппенгеймера приобрело широкую огласку. Комиссия, на 
которую Эйзенхауэр возложил обязанность провести расследование обстоятельств 
дела, сообщила, при голосах два — за и один — против, что, хотя Оппенгеймер и 
не проявлял нелояльности, у него "фундаментальные дефекты характера", поэтому 
она рекомендовала лишить его допуска к секретным работам. (Позднее КАЭ голосами 
четыре — за, включая и Страусса, один — против утвердила эту рекомендацию.) 
Публикация рекомендации комиссии соответствовала цели Хэгерти — превратить весь 
запал Маккарти в деле Оппенгеймера в газетные заголовки, и не более. Однако эта 
рекомендация положила начало раскола в американских научных кругах, которого 
так опасался Эйзенхауэр. Намерение Эйзенхауэра не обсуждать вопрос, связанный с 
усовершенствованием водородной бомбы, также встретили неоднозначно. Ему даже 
было брошено вздорное обвинение в антисемитизме, и сторонники Оппенгеймера 
утверждали, что Эйзенхауэр пошел на это только с единственной целью — 
умиротворить Маккарти. Эйзенхауэр был достаточно благоразумен, чтобы указать: 
он никоим образом не наказывает Оппенгеймера и ни в чем его не обвиняет, он 
только отделяет его от КАЭ. Он даже не был против того, чтобы Оппенгеймер 
продолжал участвовать в выполнении правительственной программы, если проект не 
секретный. "Почему бы нам не заинтересовать д-ра Оппенгеймера в проблеме 
обессоливания морской воды?" — спрашивал Эйзенхауэр Страусса в письме*24. Он 
был готов даже похвалить Оппенгеймера на пресс-конференции, хотя и в очень 
путаной форме: "Я знаю д-ра Оппенгеймера и, как и другие, восхищался им и 
уважал его за высокий профессионализм и технические достижения; и это есть 
нечто такое, через что надо пройти, неся то, о чем не следует говорить слишком 
много до тех пор, пока мы не знаем, какие могут быть ответы"*25. Закончилась 
пресс-конференция, завершилась серия испытаний "Кастл", слушания по делу "Армия 
— Маккарти" достигли своего пика, и общественный интерес к проекту "Браво" и 
его последствиям спал.
       В течение всего периода проведения испытаний "Кастл" и обсуждения 
заявления о лишении Оппенгеймера допуска Эйзенхауэр жаловался, что манера, в 
которой проводятся слушания дела "Армия — Маккарти", отвлекает внимание 
общественности от реальных проблем. Но наибольшую выгоду от этого получил он. 
Он хотел, что