и Оппенгеймер 
передает информацию Советам, прервать эти связи в настоящий момент неразумно. 
По его словам, "это походило не столько на усилия запереть дверь в конюшню 
после того, как лошадь ушла, сколько на поиски двери в конюшню, которая 
полностью сгорела"*26. Он назначил комиссию из трех человек для расследования 
обвинений против Оппенгеймера, который между тем находился в подвешенном 
состоянии. А Маккарти был заблокирован и не мог использовать в своих целях его 
дело.
       Одновременно с историей вокруг Оппенгеймера Эйзенхауэр должен был 
заниматься делами о сегрегации — они слушались в Верховном суде. Его 
разочаровало мнение министра юстиции о неконституционности сегрегации в школах, 
но тем не менее он воспринял совет Браунелла отменить ее. Фактически он помог 
Браунеллу сформулировать его мнение на бумаге, однако продолжал испытывать 
беспокойство. Как всегда, возвращаясь из Аугусты, Эйзенхауэр был переполнен 
чувством симпатии к взглядам белых южан. Он спросил Браунелла, что произойдет, 
если южные штаты, выполнив свои угрозы, откажутся от государственных школ. И он 
повторил свои опасения: Верховный суд может передать образование в ведение 
федерального правительства. Браунелл заверил, что Юг "будет решать эту задачу в 
течение десяти — двенадцати лет" *27.
       2 декабря Браунелл сообщил Эйзенхауэру, что судья Уоррен "передал вчера 
вечером, что мое резюме по делам о сегрегации великолепно". Эйзенхауэр дал ясно 
понять: он не хочет, чтобы этот комплимент относился и к нему*28. Он не желал, 
чтобы его имя и престиж в какой-либо форме использовались в связи с делом 
"Браун против Топека".
       В два часа дня 8 декабря Эйзенхауэр произнес перед Генеральной 
Ассамблеей ООН речь "Атом для мира". После нескольких вступительных слов в 
адрес ООН Эйзенхауэр перешел к теме "Операция — искренность". По сравнению с 
первоначальным текстом эта часть речи была значительно сокращена. Он 
информировал представителей мирового сообщества, что начиная с 1945 года 
Соединенные Штаты провели сорок два атомных взрыва в испытательных целях, что 
нынешние американские атомные бомбы в двадцать пять раз мощнее первых, 
использованных в войне против Японии, "что мощность водородной бомбы 
эквивалентна мощности миллионов тонн ТНТ". Мнение Оппенгеймера и Джексона о том,
 что Президент должен представить размеры американского арсенала, нашло 
отражение в следующем параграфе: "Сегодня запасы американского ядерного оружия, 
которые, конечно, увеличиваются с каждым днем, во много раз превышают взрывной 
эквивалент всех бомб и всех снарядов, сброшенных с каждого самолета и 
выпущенных из каждого орудия на всех театрах военных действий за все годы 
второй Мировой войны". Эйзенхауэр привел еще один дополнительный пример: "Одна 
авиаэскадрилья может доставить до цели груз бомб такой разрушительной силы, 
которая превышает мощность всех бомб, сброшенных на Англию за время второй 
мировой войны". Атомное оружие, добавил он, стало теперь "обычным в наших 
вооруженных силах".
       Но русские также имели бомбы и делали их все больше и больше. Гонка 
атомного вооружения продолжалась. Ее дальнейшее наращивание, по мнению 
Эйзенхауэра, "свидетельствовало бы: безнадежно исчерпала себя вера в то, что 
два атомных колосса не будут бесконечно долго, злобно и с осуждением смотреть 
друг на друга из разных концов трясущегося от страха мира". Любые другие 
варианты лучше. Эйзенхауэр заявил о своей готовности встретиться с Советами (и 
он объявил о скором начале четырехсторонних переговоров по требованию русских) 
для обсуждения таких проблем, как договор с Австрией, корейский вопрос, 
германский вопрос, а также разоружение.
       На этих переговорах, предполагал Эйзенхауэр, Соединенные Штаты "будут 
настаивать на большем, чем простое сокращение или ликвидация ядерных материалов 
для военных целей". Недостаточно "взят" это оружие из рук солдат. Оно должно 
быть передано в руки тех, кто будет знать, как... приспособить его к мирным 
делам". Только тогда "эта величайшая из разрушительных сил может быть 
превращена в великое благо на пользу всего человечества".
       Эта речь Эйзенхауэра содержала конкретное предложение. США, Англия и 
СССР должны сообща внести части своих запасов расщепляющихся материалов в 
Международное агентство по атомной энергии. Это агентство должно быть создано 
под эгидой ООН. Он представлял себе, что первоначальные вклады будут невелики, 
но "ценность этого предложения заключается в том, что оно может быть 
реализовано без раздражений и взаимных подозрений, присущих любой попытке 
создать полностью приемлемую систему глобальной инспекции и контроля".
       Предлагаемое агентство будет привлекать талантливых ученых из всех стран 
мира, и они будут изучать методы использования атомной энергии в мирных целях. 
"Особое направление — полное удовлетворение потребностей в электроэнергии в 
энергетически бедных районах мира. Таким образом, страны-участницы направят 
часть своих ресурсов на человеческие потребности, а не на нагнетание страха". 
Он остановился и на других положительных моментах: сокращение мировых ядерных 
запасов, предназначенных для военных нужд; доказательство того, что 
сверхдержавы "на первое место ставят человеческие интересы"; открытие "нового 
канала для мирных дискуссий". Свою речь он закончил обещанием, что Соединенные 
Штаты готовы "отдать все свое сердце и весь свой ум на поддержку чудесной 
способности человека изобретать, направленной не на уничтожение, а на 
процветание жизни" *29.
       Когда Эйзенхауэр говорил, аплодисментов не было, а когда закончил — 
воцарилось гробовое молчание. Но потом зал, вмещающий три с половино