водить ясную и последовательную политику противодействия 
коммунизму*5. Подтекст замечания Даллеса был очевиден — надо отказаться от 
перемирия и добиваться победы.
       Но Эйзенхауэр не стал рассматривать это предложение. Вместо этого он 
направил Уолтера Робертсона, заместителя государственного секретаря, в Сеул, 
чтобы тот попытался убедить Ри. Эйзенхауэр направил также строгое 
предупреждение Ри. Напомнив южнокорейскому президенту, что корейцы согласились 
предоставить командованию сил ООН "полномочия осуществлять руководство всеми 
сухопутными, морскими и военно-воздушными силами Республики Корея на весь 
период ведущихся в настоящее время военных действий", Эйзенхауэр указал, что 
освобождение военнопленных "является грубым нарушением этих заверений и создает 
невыносимую ситуацию". Эйзенхауэр заявил также: "...если вы не готовы 
немедленно и безоговорочно согласиться с полномочиями командования сил ООН 
осуществлять руководство ведущимися в настоящее время военными действиями и 
добиваться прекращения их, то окажетесь перед необходимостью принять другие 
условия"*6. Робертсон, действуя в соответствии с полученными от Эйзенхауэра 
директивами, сказал Ри, что "другие условия будут означать вывод американских 
войск, прекращение военной помощи Республике Корея, невыделение ей средств на 
восстановление, отказ от заключения договора о взаимной обороне".
       Ри сопротивлялся давлению, в чем ему помогали сообщения из США, которые, 
по всей видимости, указывали на состояние сенаторов-республиканцев, близкое к 
восстанию против своей собственной Администрации. Ральф Фландерс заявил, что 
Робертсон ставит "нас в положение угрожающих Республике Корея нападением с тыла,
 в то время как Республика Корея ведет наступление на коммунистов на фронте". 
Бриджес и Маккарти считали, что "свободолюбивые люди" должны аплодировать 
намерениям Ри не принимать перемирия. Один из членов Конгресса, представитель 
старой гвардии, внес в Палату представителей проект резолюции, одобряющей 
освобождение пленных. 5 июля исполняющий обязанности лидера большинства в 
Сенате, сенатор Уильям Кноулэнд (Тафт находился в госпитале на лечении рака 
бедра), осудил Эйзенхауэра за "разрыв" с Ри и объявил, что, по его мнению, 
объединение Кореи должно быть проведено до подписания соглашения о перемирии*7.
       Несмотря на весь шум, Эйзенхауэр настоял, чтобы Робертсон проявлял 
твердость в отношениях со стариком. Робертсон последовал указанию Президента и 
в конце концов убедил Ри, что Южная Корея ничего не добьется, действуя в 
одиночку. Наконец, 8 июля Ри опубликовал заявление с обещанием сотрудничать.
       26 июля в 21 час 30 минут Эйзенхауэр получил сообщение о том, что 
соглашение о перемирии подписано. Спустя полчаса он выступил по радио и 
телевидению с обращением к американскому народу. Он сказал, что военные 
действия прекращены, и это событие он "возблагодарил в молитвах". Однако он 
счел необходимым напомнить американскому народу: "...мы добились перемирия 
только на одном участке военных действий, а не мира во всем мире. Поэтому мы не 
можем ни ослаблять наших усилий по обеспечению безопасности, ни прекращать их в 
достижении мира". Не было ни празднований по случаю победы, ни восторженных 
толп на Таймс-сквер, ни чувства торжества. Напротив, республиканские деятели, 
такие, как Уильям Дженнер, Маккарти и спикер Палаты представителей Джо Мартин, 
выразили недовольство по поводу нежелания Администрации добиваться победы, а 
Линдон Джонсон предупредил, что перемирие "просто высвободит агрессивные армии 
для нападения в других районах мира"*8.
       Несмотря на такое отношение к перемирию, оно было одним из самых больших 
достижений Эйзенхауэра. Он гордился таким достижением. Он обещал посетить Корею,
 подразумевая, что сможет решить вопрос об окончании войны, и он совершил эту 
поездку. Несмотря на сильную оппозицию в рядах своей собственной партии, 
возражения его государственного секретаря и сильного человека — Ри, он закончил 
войну через шесть месяцев после того, как занял пост президента. Эйзенхауэр был 
единственным республиканцем, сумевшим найти и закрепить то, что он назвал 
"приемлемым решением проблемы, которая почти не поддавалась... решению"*9. 
Приемлемым его решение оказалось только потому, что он поддержал его всем своим 
громадным авторитетом; он знал, что, если бы Трумэн согласился на такое 
урегулирование, республиканцы в ярости могли бы сделать попытку импичмента*, 
что, безусловно, содействовало бы процессу раскола в стране.
       
       [* Импичмент — парламентская процедура смещения президента с должности.]
       
       Что прежде всего выделяло Эйзенхауэра как лидера? Верховный 
главнокомандующий силами союзников в 1945 году, победитель, который не 
соглашался ни на что, кроме безоговорочной капитуляции противника, в 1953 году 
стал миротворцем, человеком, согласившимся на компромиссное урегулирование, не 
сулившее ему лавров победителя, не говоря уж о каких-либо шансах на 
безоговорочную капитуляцию противника. Без сомнения, между этими двумя 
ситуациями было коренное различие, но оно не должно было мешать видеть истину. 
А истина заключалась в том, что Эйзенхауэр понимал: дальнейшее расширение войны 
в ядерный век чревато неописуемыми последствиями, а выиграть ограниченную войну 
было нельзя. Именно это было самым главным в его стратегической интуиции.
       Альтернатива этому — продолжать находиться в тупике. Это была именно та 
политика, которую рекомендовали проводить почти все его советники, коллеги по 
Республиканской партии и большинство демократов. Против таких рекомендаций он, 
Эйзенхауэр-человек, и восстал. После того как Ри освободил пленных, накануне 
успешного завершения переговоров о перемирии, пот