х мишеней Маккарти — его имя 
стояло одним из первых в составленном Маккарти списке коммунистов в 
Государственном департаменте, — то и вся шумиха вокруг него была также 
наглядным примером метода "обламывания" Государственного департамента. 
Благожелательный отзыв Смита о Дэвисе делал Смита, по мнению Маккарти, 
возможным попутчиком Дэвиса.
       Подозревать Смита — что могло быть, по мнению Эйзенхауэра, абсурднее, 
унизительнее и лживее. Это позволило Эйзенхауэру внутренним чутьем постигнуть 
истинное значение маккартизма. После этого случая Эйзенхауэр стал ненавидеть 
Маккарти почти в такой же степени, как и Гитлера. И он решил разделаться с 
Маккарти, как он разделался с Гитлером, но борьба с первым значительно 
отличалась от борьбы со вторым. Прямая вооруженная схватка с Гитлером была 
заменена на конфронтацию с Маккарти, временами настолько тонкую, что она была 
едва различима и содействовала — в лучшем случае — только косвенно падению 
Маккарти. Эйзенхауэр использовал в борьбе с Гитлером все виды оружия, которые 
он имел в своем распоряжении; в случае же с Маккарти он держал все свое оружие 
в резерве. Во время войны Эйзенхауэр настаивал на том, чтобы фигура Гитлера 
была постоянно в центре внимания каждого; в течение первых лет своего 
президентства он делал все от него зависящее, чтобы побудить людей игнорировать 
Маккарти.
       В чем причина такого различия? Помимо очевидных факторов, таких, как 
национальность и партийная принадлежность, Эйзенхауэр указывал на две основные 
причины, обусловившие его негативное отношение к Маккарти. Первая причина была 
личная. "Я просто не хочу участвовать в соревновании по испусканию мочи с этим 
скунсом"*9,— сказал он в разговоре со своими друзьями, многие из которых, 
включая его брата Милтона, настоятельно рекомендовали ему делать как раз 
противоположное. Но Эйзенхауэр никогда не упоминал имени Маккарти в негативном 
контексте. Ни разу. Свою позицию он объяснил Билу Робинсону так: "Самые 
настойчивые и громкие призывы вступить в открытую борьбу с Маккарти я слышал от 
лиц, которые сделали его таким, каким он стал, — от писателей, редакторов и 
издателей". Он считал, что они должны нести свою долю вины за это, протестовал 
против утверждений, что маккартизм существовал "задолго до его, Эйзенхауэра, 
появления в Вашингтоне", жаловался, что газеты в своих заголовках уделяют 
Маккарти чрезмерное внимание. Он говорил: "Те, которые сочиняют заголовки 
газетных статей, кричат криком все громче и громче для того, чтобы я включил 
себя в список активных противников Маккарти. И вы, и я хорошо знаем и часто 
соглашались в этом, что любая такая попытка сделала бы из президентства 
посмешище"*10.
       Но, помимо сохранения достоинства президентства как такового, Эйзенхауэр 
отказывался выступать публично против Маккарти еще и потому, что он убедил 
себя: лучший способ победить Маккарти заключается в игнорировании его. В своем 
дневнике он приводит обоснование своей позиции: "Конечно, сенатор Маккарти так 
жаждет видеть свое имя в газетных заголовках, что готов пойти на любые 
крайности, лишь бы обеспечить одно только упоминание своего имени в массовой 
прессе". Эйзенхауэр, имея в виду Смита, конечно, знал, что говорил. Поэтому его 
вывод был таков: "Я действительно считаю, что в борьбе с его особой 
способностью создавать трудности и сеять вражду нет более эффективного средства,
 чем игнорирование. Этого он не сможет вынести"*11.
       Второй причиной, лежащей в основе попыток Эйзенхауэра игнорировать 
Маккарти, а на самом деле умиротворять его во всех случаях, когда это 
представлялось возможным, было то, что он нуждался в поддержке Маккарти в 
Сенате. Некоторые советники Эйзенхауэра активно не соглашались с такой его 
позицией. Но Эйзенхауэр настаивал: если кто и должен подвергать Маккарти 
цензуре, то это сам Сенат, а не президент; в любом случае, если Маккарти 
получит достаточно длинную веревку, он повесится сам. Джексон возражал, что 
умиротворение Маккарти — это плохо выполненное упражнение по арифметике (имея в 
виду голоса в Сенате) и никудышная политика. Но Никсон и советник Белого дома 
Джерри Пирсон воздействовали на Эйзенхауэра в том направлении, к которому он 
уже сам склонялся. Они утверждали, что прямая атака на Маккарти повлечет за 
собой раскол партии и еще больше будет способствовать популярности Маккарти в 
прессе. "Самый лучший способ уменьшить его влияние до разумного уровня, — 
говорил Никсон, — это относиться к нему как к члену нашей команды"*12.
       Но такой подход совсем не отвечал точке зрения Эйзенхауэра. Он никогда 
не думал о Маккарти как о возможном члене своей команды. Маккартизм, если 
рассматривать его в широком плане, был явлением, в наибольшей степени 
способствовавшим расколу среди американцев. Эйзенхауэр хотел объединить нацию 
через сотрудничество, а не углублять конфронтацию путем дальнейшего разрыва ее 
на части. За Маккарти стояли миллионы американцев, они составляли значительную 
часть избирателей, чьи голоса позволили Эйзенхауэру занять пост президента; 
поэтому борьба с Маккарти и его отчуждение означали бы и отчуждение сторонников 
сенатора, их вынужденный уход еще больше в сторону от центрального пути 
американской политики.
       Кроме того, в вопросе о проникновении коммунистов в правительство он был 
в большей степени на стороне Маккарти, чем против него. Он не одобрял методы 
Маккарти, но не его цели и не его анализ. На пресс-конференции 25 февраля 
Эйзенхауэр заявил, что у него нет никакого сомнения в том, что "почти ст