столько плакались". Все штабные офицеры из разных стран жаловались, что 
у них нет того, нет сего и как они бессильны. "И я мог видеть, как этот 
повальный пессимизм выступавших вызывает у генерала Эйзенхауэра все меньшее 
сочувствие, и наконец, сидя на своем подиуме, он грохнул кулаком по столу... 
побагровел... и сказал так, что его было слышно на два-три этажа под нами: он 
знает о нашем бессилии... "Я знаю, нам многого недостает, но я уже кое-что 
делаю для исправления положения — и сам, что могу, и нажимая нужные пружины, а 
остальное придется делать вам. И покончим с этим!" Он снова стукнул кулаком и 
вышел. Просто повернулся и, слова не добавив, вышел. И поверьте мне, обстановка 
враз переменилась. У всех появилась уверенность — сделаем! *31
       Одна из целей январской поездки Эйзенхауэра — получить от европейцев 
реальные обязательства в отношении НАТО, чтобы предъявить их как контраргумент 
Тафту и другим, кто упирал на то, что, поскольку европейцы не проявляют 
большого желания перевооружаться, нечего Соединенным Штатам взваливать на себя 
столь тяжелое и дорогостоящее дело. В Лиссабоне Эйзенхауэр говорил 
премьер-министру Салазару, что европейцам нужно продемонстрировать "такое же 
понимание необходимости единства и такое же стремление к единству и совместным 
действиям ради сохранения мира, какие существуют в Соединенных Штатах", и 
просил Салазара дать ему "конкретное — чтобы он мог представить его 
американскому народу — свидетельство того, что для европейских стран усилия в 
области обороны являются приоритетными"*32. Он повторял эти требования в каждой 
столице, и тут он мог быть и прямым, и резким.
       Он использовал свои поездки также и для того, чтобы вдохнуть бодрость в 
европейцев. Эффектней всего он был в Париже, где говорил премьер-министру Рене 
Плевену, "что французам недостает уверенности в себе; что, в конце концов, они 
потерпели поражение всего однажды, что в стране со столь славными традициями 
государственным деятелям следует неустанно призывать людей стремиться вернуть 
себе то высокое положение, которое по праву принадлежит французскому народу". 
Он убеждал Плевена "бить в барабаны, чтобы возродить величие Франции". 
Официальная печать отмечала, что "впечатление, какое произвел Эйзенхауэр на 
месье Плевена, было весьма сильным". Месье Плевен сказал в ответ: "Благодарю 
вас, в меня уверенность вы уже вселили". Когда начальник штаба у Эйзенхауэра, 
Альфред Грюнтер, заметил ему, что он был "невероятно красноречив", Эйзенхауэр 
проворчал: "И почему это, когда я в ударе, у меня оказывается один-единственный 
слушатель!"*33
       Некоторые из своих встреч Эйзенхауэр использовал для того, чтобы 
заставить европейцев поладить между собой. К примеру, он спрашивал 
премьер-министра Италии Гаспери, нельзя ли, "чтобы итальянцы дружелюбней 
относились к Югославии", поскольку он очень рассчитывает включить когда-нибудь 
Югославию в НАТО для усиления южного фланга. (Его попытки завязать дружеские 
отношения с маршалом Тито, нечто вроде курса Дарлана наоборот, вызвали ярость 
республиканцев, которые думать не могли спокойно о том, чтобы помогать 
социалистическим правительствам Европы. Идея предоставления военной помощи 
коммунистической Югославии привела их в бешенство. Но Эйзенхауэр в 1951 году, 
как в ноябре 1942-го, склонен был искать союзников везде, где только можно.) Де 
Гаспери, упомянув о борьбе между Италией и Югославией за контроль над Триестом, 
заметил: "Это печальный факт, но в Европе дружеские отношения обычно 
поддерживают народы, которые не являются соседями"*34.
       Двумя соседями, имеющими протяженную общую границу и сохранявшими 
глубокую взаимную вражду, были Франция и Западная Германия. Ведя переговоры с 
французами, Эйзенхауэр избегал щекотливой темы перевооружения Германии, но он 
все-таки начал закладывать основу будущей немецкой армии, когда посетил базу 
ВВС США в Западной Германии и устроил там пресс-конференцию. Открывая ее, он 
сказал, что, когда в последний раз был в Германии, "испытывал чувство 
непримиримой ненависти к Германии и, конечно же, отвращения ко всему тому, что 
несли с собой нацисты, и сражался с ними, прилагая все свое умение". Но, 
добавил он, "лично я считаю: что было, то прошло", и он надеется, что 
"когда-нибудь великий немецкий народ встанет в едином строю с остальными 
народами свободного мира, ибо я верю: немецкому народу присуще свободолюбие". 
Когда немецкий репортер указал на то, что многие французы хотят, чтобы Германия 
всегда была нейтральной, Эйзенхауэр ответил: "Сегодня пока еще рано... думать о 
настоящем нейтралитете". Его спросили, думает ли он, что участие Германии 
необходимо для защиты безопасности Европы, он помедлил, но все же признал: "Чем 
больше людей будет на моей стороне, тем больше я буду счастлив"*35.
       Ведя интенсивную переписку с друзьями по "банде", с другими миллионерами,
 политиками, издателями, Эйзенхауэр всячески старался рекламировать НАТО. В 
большинстве писем, приходивших из Америки, содержались призывы к нему 
включиться в предвыборную борьбу; он отвечал стандартной отговоркой: политика 
его не интересует, да и в любом случае дело, которым он здесь занят, настолько 
важно, что вынуждает его посвятить ему все свои силы и время. Затем он 
принимался активно агитировать в пользу НАТО, кончая, как правило, просьбой к 
корреспондентам посвящать в его аргументы других.
       Аргументы были таковы: "На карту, как вы знаете, поставлено будущее 
цивилизации; подлинная линия обороны Соединенных Штатов проходит по Эльбе; 
Америка зависит от сырья, которое может поступать только из Европы и ее колоний,
 от торговли и научного обмена с Европой и остальными странами свободного мира; 
помогая перевооружению Европы, Соединенные Штаты обеспечат свою безопасность, 
потратив вчетверо меньше того, что в противном случае придется потратить на 
укрепление