|
я его не принял. Так я буду поступать со всеми, хотя бы нас осталась дюжина!
Только так может строиться революционная армия. Население обязано помогать нам
- ведь мы боремся против всякой диктатуры, за свободу для всех! Кто нам не
поможет, того мы сотрем с лица земли. Мы сотрем всех, кто преграждает путь к
свободе! Вчера я распустил сельский совет Бухаралоса - он не помогал войне, он
преграждал путь к свободе.
- Это все-таки пахнет диктатурой, - сказал я. - Когда большевики во время
гражданской войны иногда распускали засоренные врагами народа организации, их
обвиняли в диктаторстве. Но мы не прятались за разговоры о всеобщей свободе. Мы
никогда не прятали диктатуры пролетариата; а всегда открыто укрепляли ее. И
затем - что это может получиться у вас за армия без командиров, без дисциплины,
без послушания? Или вы не думаете воевать всерьез, или вы притворяетесь, у вас
есть какая-то дисциплина и какая-то субординация, только под другим названием.
- У нас организованная недисциплинированность. Каждый отвечает перед самим
собой и перед коллективом. Трусов и мародеров мы расстреливаем, их судит
комитет.
- Это еще ничего не говорит. Чья это машина?
Все головы повернулись, куда я указал рукой. На площадке у шоссе стояло около
пятнадцати автомобилей, большей частью изломанных, потертых "фордов" и
"адлеров", среди них роскошная открытая "испано-суиса", вся блистающая серебром,
щегольской кожей подушек.
- Это моя, - сказал Дурутти. - Мне пришлось взять более быстроходную, чтобы
скорее поспевать на все участки фронта.
- Вот и правильно, - сказал я. - Командир должен иметь хорошую машину, если
можно ее иметь. Было бы смешно, если бы рядовые бойцы катались на этой "испано",
а вы в это время ходили бы пешком или тащились бы в разбитом "фордике". Я
видел ваши приказы, они расклеены по Бухаралосу. Они начинаются словами:
"Дурутти приказал..."
- Кто-нибудь да должен же приказывать, - усмехнулся Дурутти. - Это проявление
инициативы. Это использование авторитета, который у меня есть в массах. Конечно,
коммунистам это не могло понравиться... - Он покосился на Тру-эву, который все
время держался в стороне.
- Коммунисты никогда не отрицали ценности отдельной личности и личного
авторитета. Личный авторитет не мешает массовому движению, он часто сплачивает
и укрепляет массы. Вы командир, не притворяйтесь же рядовым бойцом - это ничего
не дает и не усиливает боеспособности колонны.
- Своей смертью, - сказал Дурутти, - своей смертью мы покажем России и всему
миру, что значит анархизм в действии, что значит анархисты Иберии.
- Смертью ничего не докажешь, - сказал я, - надо доказать победой. Советский
народ горячо желает победы испанскому народу, он желает победы анархистским
рабочим и их руководителям так же горячо, как коммунистам, социалистам и всем
прочим борцам с фашизмом. Он повернулся к окружавшей нас толпе и, перейдя с
французского на испанский язык, воскликнул:
- Этот товарищ приехал, чтобы передать нам, бойцам НКТ - ФАЙ, пламенный привет
от российского пролетариата и пожелание победы над капиталистами. Да
здравствует НКТ - ФАЙ! Да здравствует свободный коммунизм!
- Вива! - воскликнула толпа.
26 августа 1936 г.
Индалесио Прието не занимает никакой официальной должности. Ему все же отведен
огромный роскошный кабинет и секретариат в морском министерстве.
Мадридские министерства - самые роскошные в Европе. Парижские и лондонские
кажутся рядом с ними просто жалкими конторами по продаже пеньки.
Прието приезжает сюда утром, диктует ежедневный политический фельетон для
вечерней газеты "Информасионес". Затем до обеда принимает политических друзей и
врагов.
Он сидит в кресле, огромная мясистая глыба с бледным ироническим лицом. Веки
сонно приспущены, но из-под них глядят самые внимательные в Испании глаза.
У него твердая, навсегда установившаяся репутация делового, очень хитрого и
даже продувного политика. "Дон Инда!" - восклицают испанцы и многозначительно
подымают палец над головой. При этом дон Инда очень любит откровенность и даже
щеголяет ею, иногда в грубоватых формах.
|
|