Эйзенхауэр настаивал на увеличении — до 16 миллиардов. Министр обороны Льюис А. 
Джонсон пригласил Эйзенхауэра помочь в распределении ассигнований (13,5 
миллиардов) между ВМС, ВВС и армией. Эйзенхауэр согласился, но Джонсон чуть ли 
не каждое его предложение встречал в штыки, и, когда работа была закончена, 
Эйзенхауэр попросил освободить его от обязанностей председателя ОКНШ. Он 
вернулся в Колумбийский университет, "веря, что Вашингтон меня больше не увидит,
 разве что изредка и в качестве туриста" *17.
       Но поведение того, кто намеревался никогда не возвращаться в Вашингтон 
на долгий срок, кто продолжал уверять, что его совершенно не интересует карьера 
политика, подозрительно напоминало поведение человека, который на самом деле 
решил стать кандидатом от республиканцев на президентских выборах 1952 года. Он 
не мог не спрашивать себя, к чему он стремится, потому что друзья и масса 
сограждан неустанно убеждали его включиться в предвыборную борьбу.
       Каждый день ему приходилось отвечать на вопрос, хотя и звучавший 
по-разному, но подразумевавший одно и то же: "Разве вы не хотите стать 
президентом?" Он категорически отрицал это — в беседах с семьей у себя дома, с 
членами "банды", с другими близкими друзьями; он отрицал это в своем дневнике, 
не предназначенном для постороннего глаза; он отрицал это в своей переписке; 
отрицал в каждом публичном выступлении на тему выборов. Нет ни одного 
свидетельства в огромном собрании библиотеки Эйзенхауэра, вплоть до конца 1951 
года, ни хотя бы намека на то, что он намеревался предпринять или втайне 
предпринимал какие-то шаги в этом направлении.
       И все же невозможно было лучше рассчитать свои действия для обеспечения 
себе места в Белом доме, чем это сделал он. Его многочисленные появления на 
публике, близость к тем, кто обладает богатством и властью, суть его речей — 
все способствовало тому, чтобы требования к нему выставить свою кандидатуру 
росли. Никакой профессиональный политик не смог бы лучше организовать кампанию 
в поддержку генерала, чем он сам это сделал.
       Чтобы стать сильным кандидатом, он должен был не походить на кандидата. 
Пока не произошло выдвижения, ему следовало дистанцироваться от своих ярых 
сторонников. На публике — быть убедительным и говорить бесспорные вещи, избегая 
определенной позиции по особо спорным вопросам текущей жизни, чтобы не сесть на 
великую мель американской политики. Он должен был оставаться на виду у всей 
страны, но не как кандидат, выпрашивающий голоса, а как государственный человек,
 который высказывается по каким-то насущным вопросам, согласуясь с мнением 
большинства. Он должен был несколько отойти от демократов, но не дать повода 
Рузвельту и Трумэну заподозрить его в неблагодарности в ответ на внимание, 
которое ему оказывали, привлекая к работе в правительстве. Он должен был найти 
подход к наиболее состоятельным людям страны и убедить их, что он не авантюрист 
и в налоговой и экономической политике придерживается консервативных взглядов. 
Ему необходимо было поддерживать свой образ верховного главнокомандующего — 
твердого, решительного, человека незаурядного ума, заслуженного, который на 
равных общается с Черчиллем и де Голлем и другими выдающимися людьми столетия, 
как и образ Айка — дружелюбного, общительного, приметного, человека из народа, 
паренька с канзасской фермы, сохранившего застенчивость и чуточку ошеломленного 
всеобщим вниманием, всего лишь простого солдата, старающегося выполнить свой 
долг.
       Все это он сделал, чем и открыл себе прямую дорогу в Белый дом. И однако,
 идя по этой дороге, он на каждом шагу заявлял, что у него в мыслях не было 
домогаться поста президента. Он часто сокрушался, что никто, даже друзья по 
"банде", не верил его словам, но как можно было им поверить, видя то, как он 
действует? Подробно описывая его двойственное поведение, я вовсе не хочу 
предположить, что он однажды, где-то после победного для Трумэна вечера, уселся 
и составил план действий, конечной целью которых было попасть в Белый дом. Все, 
что он делал в период с ноября 1948 года по конец 1950-го, он делал бы все 
равно, даже если бы в 1948 году победил Дьюи и всякие разговоры на тему 
"Эйзенхауэра в президенты" потеряли бы смысл. Но поскольку никто не знает этого 
лучше, чем он сам, его поведение не позволяет сказать с определенностью, когда 
и как он сделал свой политический выбор. Он не принимал решения, что хочет 
стать президентом, и не подчинял своих действий этой цели, но постоянно давал 
понять: возможность, что такое желание у него появится, есть, она даже 
увеличивается. Ему не нужен был Белый дом, но он столь превосходно проявил себя 
на общественной стезе и в личной жизни, что, как никто другой из кандидатов за 
всю американскую историю, кроме одного Джорджа Вашингтона, был нужен Белому 
дому.
       Он говорил, что никогда не станет добиваться избрания по собственной 
воле и никогда не даст согласия на свое выдвижение, пока не убедится, что это 
необходимо, что его долг — вступить в предвыборную борьбу.
       Восхождение Эйзенхауэра к Белому дому началось на другой день после 
избрания Трумэна. Эд Бирмингем из Алабамы, преуспевающий брокер на фондовой 
бирже, попросил Эйзенхауэра быть почетным гостем на обеде в Чикаго, где 
соберутся ведущие бизнесмены, издатели и банкиры Среднего Запада. Эйзенхауэр не 
раздумывая принял приглашение; его высказывания во время обеда по поводу 
опасности, которая грозит со стороны правительства и профсоюзов, высоких 
налогов и незаметного наступления социализма, были встречены длительными 
аплодисментами. Вскоре после возвращения в Нью-Йорк он побывал почетным гостем 
Уинтропа Олдрича, директора банка "Чейз манхеттен", на вечере в "Рэкит энд 
теннис клаб" в Манхеттене. Когда Фрэнк Адамс, председатель совета "Стандард 
ойл" из штата Нью-Джерси, попросил его побеседовать в конфиденциальном порядке 
с членами правления компании об "основных проблемах современной экономики,