воевать за свои интересы при решении вопроса о бюджете, но голосование должно 
быть тайным, а когда решение будет принято, им придется "выполнять [его] 
добросовестно, точно, с готовностью". Следующие два года Эйзенхауэр раз в 
неделю садился на поезд и ехал в Вашингтон; он слал Форре-столу длинные письма, 
в которых давал советы и выдвигал предложения, как лучше провести реорганизацию,
 отстаивал свою программу всеобщей военной подготовки; но чаще его вежливо 
терпели, нежели прислушивались к нему, и все потому, что он никогда не 
становился ни на чью сторону *12. Трумэну нужно было его имя, но не его мнение; 
Форрестол был, по словам Эйзенхауэра, "нервным, угнетенным, загнанным и 
несчастным" *13. (В мае 1949 года Форрестол покончил жизнь самоубийством.) Тем 
временем члены комитета продолжали препираться, ничуть не таясь и делая 
парламентариев свидетелями разлада в ОКНШ.
       Весной 1949 года Трумэн обратился к Эйзенхауэру с просьбой занять место 
неофициального председателя ОКНШ. Должность не имела законодательного 
подкрепления, а поскольку Эйзенхауэр еще и бывал в Вашингтоне наездом, день или 
два в неделю, он не обладал бы реальной властью, чтобы оказывать давление на 
членов комитета. Он, вероятно, не смог бы постоянно быть в курсе всех 
подробностей противостояния, а в той обстановке доскональное знание деталей 
имело решающее значение. Он убеждал Трумэна выделять больше денег на оборону, 
но Президент настаивал на том, что необходимо сбалансировать бюджет и сумма в 
15 миллиардов — это предел. У Эйзенхауэра было такое чувство, что все 
повторяется. "Конечно, результаты (неадекватной политики в области обороны) не 
дадут себя знать, пока не случится беда, — предсказывал он в июне 1949 года. — 
Мы делаем то, что делали в предыдущие десятилетия, нам просто не верится, что 
когда-нибудь мы окажемся действительно в тяжелом положении" *14. В роли 
"приходящего", неофициального председателя ОКНШ Эйзенхауэр был никак не защищен 
и имел ничтожное влияние на членов комитета, что прекрасно устраивало 
Администрацию Трумэна, но угнетало генерала. Ни рассудительность Эйзенхауэра, 
ни его авторитет и обаяние не помогли прекратить распри в ОКНШ. "Ожесточенная 
борьба продолжается, — записывал он в дневнике. — Все это — недостойный 
спектакль; я всерьез решил подать в отставку, так что смогу говорить, что думаю,
 и говорить открыто" *15.
       Большую часть жизни Эйзенхауэр страдал от желудочных колик, случавшихся 
эпизодически. Это были отдельные приступы, неожиданные и как будто беспричинные.
 21 марта 1949 года в Вашингтоне у Эйзенхауэра случился острый приступ. Его 
друг и личный врач генерал Говард Снайдер предположил, что у него некая форма 
энтерита (в действительности это был хронический илеит), и прописал Эйзенхауэру 
постельный режим и жидкую диету в течение недели.
       Трумэн предложил Эйзенхауэру воспользоваться своей загородной 
резиденцией в Ки-Уэсте. Эйзенхауэр принял предложение и провел там три недели, 
наслаждаясь солнцем и восстанавливая силы. В апреле он отправился на север, в 
Огасту, где оставался месяц, встречаясь с друзьями по "банде", играя в гольф и 
бридж, удя рыбу и бездельничая.
       В Ки-Уэсте Снайдер предупредил Эйзенхауэра, чтобы тот сократил курение: 
с четырех пачек в день до одной. Продержавшись несколько дней, Эйзенхауэр решил,
 что лучше вовсе бросить курить, чем подсчитывать сигареты, и так и сделал. Во 
все последующие годы он ни разу не закурил, что изумляло "банду", других его 
близких, знакомых, репортеров, освещавших его деятельность, и их читателей. 
Эйзенхауэра часто спрашивали, как ему это удалось; он отвечал, что очень 
просто: забыл о курении, и все. А в результате, обычно добавлял он с усмешкой, 
он стал свысока смотреть на тех слабаков, кто не имеет силы воли покончить с 
зависимостью от никотина. Клиффу Робертсу он говорил: "Я довел до совершенства..
. способность пренебрежительно усмехаться" *16.
       Вскоре после возвращения Эйзенхауэра в Колумбийский университет у Джона 
— в то время преподавателя английского языка в Уэст-Пойнте — и Барбары родился 
второй ребенок, Барбара Энн. Первый внук Эйзенхауэров, Дуайт Дэвид Эйзенхауэр 
II, родился в 1951 году. Эйзенхауэр и Мейми души не чаяли во внуках. Генералу 
хотелось, чтобы они бывали у них как можно чаще и оставались как можно дольше; 
он обожал играть с ними, учить всяким полезным вещам, покупать подарки, 
наставлять. Особенно он привязался к своему тезке, которого домашние звали 
просто Дэвид, и по мере того, как тот подрастал, эта привязанность становилась 
все сильней.
       С появлением внуков Мейми больше, чем всегда, захотелось иметь 
собственный дом. Никогда за тридцать четыре года совместной жизни у них не было 
собственного дома. Осенью 1950 года Эйзенхауэр нашел подходящий по соседству с 
фермой, которую Джордж Аллен приобрел для себя в окрестностях Геттисберга, штат 
Пенсильвания (позже Аллен скупил все земли вокруг фермы Эйзенхауэра, так что 
совершенно обезопасил его от вторжения нежелательных соседей). Ферма 
понравилась Эйзенхауэрам своим расположением, близостью овеянного исторической 
славой Геттисберга и взволновала тем, как истощена была здесь земля. Эйзенхауэр 
предвкушал, как займется восстановлением земли, сделает ее такой же, какой она 
была, когда он и Мейми впервые приехали в Пенсильванию после Германии. Мейми же 
мечтала, как приведет в порядок старый фермерский дом; в итоге, однако, 
пришлось ломать все, кроме наружных стен, и строить заново. Мейми он виделся 
как дом, где они проведут на покое остаток жизни, — просторные, полные воздуха 
комнаты и прекрасные виды, открывающиеся из окон. Эйзенхауэр на пару с Алленом 
затеял заниматься разведением скота.
       В конце лета 1949 года Эйзенхауэр порвал все связи с Администрацией 
президента. Предметом разногласий между ними стал вопрос о бюджете. Трумэна 
вынуждали урезать ассигнования на оборону до суммы меньше 15 миллиардов в год;