идете дальше, чтобы увидеть, можете ли выиграть, наступает что-то такое... 
создается атмосфера... возникает отношение, которое мне не совсем незнакомо".
       Пять раз в течение одного года эксперты советовали ему еще раз получить 
удовольствие от такого ощущения. Но Эйзенхауэр знал и другое. Он напомнил 
журналистам свою любимую строфу из стихотворения Роберта Ли: "Это прекрасно, 
что война так ужасна, если бы она не была такой ужасной, то мы полюбили бы ее". 
У него был личный опыт "работы по написанию писем с выражением соболезнования 
сотням, тысячам матерей и жен, лишившихся близких. Это очень грустный опыт". 
Поэтому он обратился с призывом к журналистам, а через них к народу крепко 
подумать, прежде чем спешить начать такое дело. Постарайтесь представить себе 
последствия, настаивал он. "Не идите на войну под влиянием эмоций — или гнева, 
или чувства обиды; делайте это с молитвой"*9.
       Пять раз в 1954 году Эйзенхауэр молился о правильном выборе между войной 
и миром. И каждый раз склонялся в пользу мира.
       В первый день нового, 1955 года Чан Кайши предсказал, что война за 
Квемой и Матсу "может начаться в любое время". На другой стороне Формозского 
пролива Чжоу Эньлай заявил, что вторжение китайцев на Формозу "неизбежно"*10. 
Оба китайских соперника своими заявлениями еще больше разожгли кризис вокруг 
Формозского пролива, вскоре превратившийся в одну из наиболее серьезных проблем,
 с которыми Эйзенхауэр сталкивался за восемь лет своего пребывания на посту 
президента. Фактически в начале 1955 года США были ближе к решению использовать 
атомное оружие, чем в любой другой момент пребывания у власти Администрации 
Эйзенхауэра.
       10 января ВВС коммунистического Китая совершили налет на Тахенские 
острова, расположенные в двухстах милях от Формозы и удерживавшиеся силами 
националистического Китая. Эйзенхауэр решил, что "настало время подвести 
черту"*11. Это решение немедленно повлекло за собой вопрос, где эта черта 
должна быть проведена, но он никогда не был решен, а только способствовал 
углублению кризиса. Без сомнения, американцы были готовы сражаться и защищать 
Формозу — в 1954 году Эйзенхауэр заключил договор о взаимной обороне, по 
которому Америка была обязана это делать; договор распространялся и на 
Пескадорские острова.
       А что же с Квемоем и Матсу? Они были так близко расположены к материку, 
так далеко от Формозы, их принадлежность к континентальному Китаю была 
настолько очевидной (из-за малой площади их невозможно было использовать в 
качестве плацдарма для вторжения на Формозу), что практически все, за 
исключением Чан Кайши, считали: вряд ли стоит их оборонять. Тахенские острова 
усугубили проблему: так ли уж они жизненно важны для защиты Формозы?
       Эйзенхауэр решил, что с Тахенами можно и расстаться; но по поводу Квемоя 
и Матсу он намеренно не высказывал определенного мнения. Ему удалось сохранить 
эту неопределенность в течение всего кризиса, несмотря на всю остроту ситуации. 
Такая позиция была краеугольным камнем его политики, и он придерживался ее, 
несмотря на многочисленные проблемы, которые она создавала в его отношениях с 
европейскими союзниками, американскими военными, Объединенным комитетом 
начальников штабов родов войск, Советом национальной безопасности, Чан Кайши, 
Конгрессом и американской общественностью.
       19 января Эйзенхауэр встретился с Даллесом, чтобы обсудить резолюцию, 
которую он хотел провести через Конгресс и которая предоставляла ему полномочия 
направить американские войска для защиты Формозы и Пескадоров. Даллес поддержал 
резолюцию, но он хотел, чтобы в ней упоминалось также и о защите Квемоя и Матсу,
 на что Эйзенхауэр не давал своего согласия. Президент склонялся к такой 
формулировке, которая позволила бы ему действовать в отношении Формозы, 
Пескадоров и "других подобных территорий так, как будет определено"*12.
       Резолюция, которую Эйзенхауэр хотел получить от Конгресса, была чем-то 
новым в истории Америки. Никогда раньше Конгресс не давал президенту карт-бланш 
действовать по его собственному усмотрению за границей при наличии там 
кризисной ситуации. Эйзенхауэр полностью отдавал отчет в беспрецедентности 
своего требования и поэтому, прежде чем передавать проект резолюции в Конгресс, 
провел беседы с каждым его лидером. Он объяснил свои идеи и пожелания Джо 
Мартину, лидеру меньшинства, Сэму Рейберну, спикеру Палаты представителей; 
Эйзенхауэра заверили, что Палата представителей "одобрит его действия без 
какой-либо критики"*13.
       24 января он направил свое послание Конгрессу с просьбой принять 
резолюцию, которая "ясно и публично предоставила бы полномочия президенту как 
верховному главнокомандующему использовать быстро и эффективно вооруженные силы 
страны для указанных целей, если, по его мнению, это станет необходимым". 
"Указанные цели" включали не только Формозу и Пескадоры, как это было 
определено договором, но и оборону "близко расположенных районов", под которыми 
подразумевались — подразумевались ли? — Квемой и Матсу*14. Президент об этом не 
сказал и не скажет.
       Палата представителей отреагировала так, как и предсказывали Мартин и 
Рейберн; в течение часа после получения послания она предоставила президенту 
полномочия действовать по его усмотрению, причем в поддержку было подано 410 
голосов, против — 3.
       28 января голосами 83 — за, 4 — против Сенат также одобрил резолюцию. 
Впервые в истории Америки Конгресс заранее уполномочил президента вступить в 
войну в такой момент и при таких обстоятельствах, которые он определит сам.
       Кроме того, он мог использовать те виды вооружения, которые, на его 
взгляд, соответствовали поставленной цели. Даллес настойчиво уговаривал его 
сбросить пару атомных бомб на китайские аэродромы на материке. Эйзенхауэр не