Он писал: "Даже мысль о разобщении в этот критический час была бы трагедией. Мы 
должны оставаться объединенными"*4.
       8 июня в Паньмыньджоне коммунисты согласились на добровольную 
репатриацию военнопленных при условии, что их оформление будет проходить под 
наблюдением представителей обеих сторон. Теперь оставалось только установить 
линию прекращения огня. И еще — переубедить Ри.
       Положение Ри было прочным. Две трети линии фронта занимали его войска. 
Он мог нарушить любой договор о перемирии, просто отдав приказ двигаться на 
север. Кроме того, его солдаты несли охрану в лагерях для военнопленных. Ему 
симпатизировали многие американцы. И он пользовался очевидной и полной 
поддержкой своего народа. Когда было объявлено о достижении в Сеуле 
договоренности о военнопленных, более 100 тысяч людей вышли на улицы, образовав 
внушительную демонстрацию, и требовали начать марш на север. Южнокорейский 
парламент отверг предлагавшееся перемирие 129 голосами, против — ни одного.
       19 июня Эйзенхауэр проводил очередное заседание Кабинета министров. В 
зал вошел помощник и передал ему телеграмму, в которой сообщалось, что Ри 
освободил около двадцати пяти тысяч китайских и корейских военнопленных и они 
сразу же рассеялись по сельской местности. Это было прямым нарушением договора 
о перемирии, и неизбежно у китайской стороны возникал вопрос: "Могут ли 
Соединенные Штаты обеспечить соблюдение договоренностей, в которых одним из 
пунктов может быть Южная Корея?" Эйзенхауэр обратился к членам Кабинета, 
доложил им о содержании телеграммы и заметил: "Мы приближаемся к такому 
положению, которое совершенно невыносимо". Он сказал, что не может понять 
"процесса мышления восточных людей. Но я твердо усвоил одну вещь за пять лет 
пребывания там, а именно: на что они будут реагировать". Ри, по мнению 
Эйзенхауэра, толкал свой народ к национальному самоубийству.
       По мнению Даллеса, точка зрения Ри была разумной, поэтому он предложил: 
"Надо только не сдавать позиций и стараться делать то, что мы делали в 
последние два года", то есть продолжать войну. Эйзенхауэр возразил: "Это будет 
полной капитуляцией, ведь это шантаж". Вильсон сказал, что это и есть другая 
сторона "восточного склада ума — он не считает это шантажом. В конце концов мы 
исключили Ри из переговоров о перемирии". Хэмфри высказался, что "единственная 
возможность для нас — стараться в меру наших сил сохранить лицо". Эйзенхауэр 
разразился смехом: "Подумайте! Запад, спасающий свое лицо".
       Последним слово взял Даллес. С угрюмым видом он информировал Эйзенхауэра,
 что "подобная ситуация свойственна той политике, которую мы стараемся 
проводить". Не удалось противодействовать коммунистам в глобальном масштабе, не 
удалось отбросить их за реку Ялу, не удалось поддержать Чан Кайши в его 
наступлении на континентальный Китай, не удалось принять меры для достижения 
полной победы во Вьетнаме; все это вместе с радужными обещаниями, 
содержавшимися в речи Эйзенхауэра "Шанс для мира", сделало невозможным для 
Соединенных Штатов проводить ясную и последовательную политику противодействия 
коммунизму*5. Подтекст замечания Даллеса был очевиден — надо отказаться от 
перемирия и добиваться победы.
       Но Эйзенхауэр не стал рассматривать это предложение. Вместо этого он 
направил Уолтера Робертсона, заместителя государственного секретаря, в Сеул, 
чтобы тот попытался убедить Ри. Эйзенхауэр направил также строгое 
предупреждение Ри. Напомнив южнокорейскому президенту, что корейцы согласились 
предоставить командованию сил ООН "полномочия осуществлять руководство всеми 
сухопутными, морскими и военно-воздушными силами Республики Корея на весь 
период ведущихся в настоящее время военных действий", Эйзенхауэр указал, что 
освобождение военнопленных "является грубым нарушением этих заверений и создает 
невыносимую ситуацию". Эйзенхауэр заявил также: "...если вы не готовы 
немедленно и безоговорочно согласиться с полномочиями командования сил ООН 
осуществлять руководство ведущимися в настоящее время военными действиями и 
добиваться прекращения их, то окажетесь перед необходимостью принять другие 
условия"*6. Робертсон, действуя в соответствии с полученными от Эйзенхауэра 
директивами, сказал Ри, что "другие условия будут означать вывод американских 
войск, прекращение военной помощи Республике Корея, невыделение ей средств на 
восстановление, отказ от заключения договора о взаимной обороне".
       Ри сопротивлялся давлению, в чем ему помогали сообщения из США, которые, 
по всей видимости, указывали на состояние сенаторов-республиканцев, близкое к 
восстанию против своей собственной Администрации. Ральф Фландерс заявил, что 
Робертсон ставит "нас в положение угрожающих Республике Корея нападением с тыла,
 в то время как Республика Корея ведет наступление на коммунистов на фронте". 
Бриджес и Маккарти считали, что "свободолюбивые люди" должны аплодировать 
намерениям Ри не принимать перемирия. Один из членов Конгресса, представитель 
старой гвардии, внес в Палату представителей проект резолюции, одобряющей 
освобождение пленных. 5 июля исполняющий обязанности лидера большинства в 
Сенате, сенатор Уильям Кноулэнд (Тафт находился в госпитале на лечении рака 
бедра), осудил Эйзенхауэра за "разрыв" с Ри и объявил, что, по его мнению, 
объединение Кореи должно быть проведено до подписания соглашения о перемирии*7.
       Несмотря на весь шум, Эйзенхауэр настоял, чтобы Робертсон проявлял 
твердость в отношениях со стариком. Робертсон последовал указанию Президента и 
в конце концов убедил Ри, что Южная Корея ничего не добьется, действуя в 
одиночку. Наконец, 8 июля Ри опубликовал заявление с обещанием сотрудничать.
       26 июля в 21 час 30 минут Эйзенхауэр получил сообщение о том, что 
соглашение о перемирии подписано. Спустя полчаса он выступил по радио и 
телевидению с обращением к американскому народу. Он сказал, что военные 
действия прекращены, и это событие он "возблагодарил в молитвах". Однако он