деятельности "Граждан за Эйзенхауэра", хотя добавил, что все американцы 
свободны "объединяться в поисках общности взглядов". Он завершил обещанием: "Ни 
при каких обстоятельствах не попрошу я освободить меня от занимаемого ныне 
поста, чтобы добиваться выдвижения на политический пост, и не приму участия в...
 предсъездовской работе"*65.
       Но события продолжали нести его в другом направлении. 21 января Трумэн 
представил на утверждение Конгресса проект бюджета с четырнадцатимиллиардным 
дефицитом, и Эйзенхауэр диктует яростный протест, занявший в его дневнике 
восемь страниц. 8 февраля Герберт Гувер, Тафт и шестнадцать других видных 
республиканцев выступили с совместным заявлением, где настаивали на том, что 
"американские войска нужно возвратить домой" из Европы. Эйзенхауэру трудно было 
решить, какое из двух зол меньше — опасность банкротства страны или ее изоляция,
 но он чувствовал, что обязан предотвратить и то, и другое.
       Но было еще и давление со стороны тех, кто его любил и нуждался в нем. 
Он, безусловно, желал, чтобы на него оказывали такое давление. Друзья и 
политики не уставали повторять, как американский народ жаждет видеть его во 
главе государства, и 11 февраля он получил волнующее свидетельство того, 
насколько они правы. Жаклин Кокрэн, знаменитый авиатор и супруга финансиста 
Флойда
       Одлума, прилетела в Париж, привезя с собой двухчасовой фильм о митинге в 
поддержку Эйзенхауэра, состоявшемся в Мэдисон-сквер-гарден в полночь, после 
матча по боксу. Митинг был тщательно организован друзьями Эйзенхауэра и 
"Гражданами...". Несмотря на то что городские власти (все, конечно, демократы) 
не оказали им — по словам Кокрэн — ни малейшего содействия, собралось около 
пятнадцати тысяч человек. Фильм запечатлел толпу, поющую в унисон: "Мы хотим 
Айка! Мы хотим Айка!" — размахивающую флагами и плакатами с надписями: "Я люблю 
Айка". Эйзенхауэр и Мейми смотрели фильм у себя в гостиной и были глубоко 
взволнованы.
       По окончании фильма Эйзенхауэр предложил Кокрэн выпить. Когда они 
подняли бокалы, она выпалила: "За президента!" Позже Кокрэн вспоминала: "Я была 
первой, кто сказал ему такое, и у него слезы хлынули из глаз... Они просто 
бежали по его лицу, он был так потрясен... А потом он начал рассказывать о 
своей матери, об отце и всей семье, но больше о матери, и говорил целый час".
       Кокрэн сказала ему: он должен заявить о своем согласии баллотироваться и 
непременно возвращаться в США, "я заявляю вам со всей определенностью, что, 
если вы не сделаете заявления, кандидатом станет Тафт". Эйзенхауэр попросил ее 
возвратиться в Нью-Йорк и передать Клею, что ждет его для разговора, и добавил: 
"Можете сказать Биллу Андерсону, что я намерен выставить свою кандидатуру"*66.
       11 марта 1952 года Эйзенхауэр обошел Тафта и Стассена на предварительных 
выборах в штате Нью-Хэмпшир, собрав 50% голосов против их 38% и 7% 
соответственно. Спустя неделю в штате Миннесота имя Эйзенхауэра вписали в 
бюллетень 108 692 человека, а Стассена в его родном штате — 129 076 (Тафт не 
принимал участия). Поскольку Стассен приватно заверил Эйзенхауэра в своей 
поддержке на съезде, можно было приплюсовать и его голоса. Прогнозы 
подтверждались.
       Он был совершенно счастлив. Роберт Андерсон, сорокадвухлетний юрист, 
политик и финансист из штата Техас, прилетевший в Париж для консультации с 
кандидатом о Федеральной резервной системе, нашел Эйзенхауэра "работающим до 
изнеможения", чтобы успеть завершить все дела в НАТО и подготовиться к 
избирательной кампании*67. Эйзенхауэр собирался вступать в сражение не для того,
 чтобы терпеть поражение. Как-то он сказал Робинсону: "Если я когда-нибудь 
ввяжусь в эту драку, то буду бить сплеча и бить до тех пор, пока окончательно 
не добью противника"*68. Он был готов к тому, чтобы начать "бить", хотя еще не 
был готов объявить об этом. Джорджу Слоуну из автомобильной компании "Крайслер" 
он говорил так: "Преждевременное израсходование боеприпасов в сражении означает 
неминуемое поражение — все должно быть рассчитано так, чтобы давление на 
противника постоянно усиливалось, и, когда оно достигнет максимального, это 
будет момент победы"*69. Как частное лицо он писал пространные письма 
друзьям-помощникам с жалобами на высокие налоги и чиновный аппарат; он 
рассчитывал, что друзья будут распространять их. Он регулярно тайно встречался 
с видными политиками-республиканцами. Он заверил техасцев, что он на их стороне,
 а не на стороне федерального правительства в вопросе о спорной нефти. Врачей 
уверил, что категорически против огосударствления медицины. Писал большие 
дружеские письма Дрю Пирсону с рассуждениями о противостоянии христианства 
коммунизму. Завязал переписку с губернаторами-республиканцами.
       Он продолжал вооружаться, готовясь к сражению. Попросил экспертов 
подготовить материалы по ипотечным делам, по субсидиям фермерам, муниципальному 
жилью и великому множеству других вопросов. Обратился с просьбой к Джону 
Фостеру Даллесу представить ему доклад по проблемам взаимоотношений с русскими. 
Герб Браунелл прибыл в Париж сообщить Эйзенхауэру, что, благодаря стараниям 
Дьюи, нью-йоркская делегация твердо стоит за генерала, и то же самое он обещает 
со стороны других делегаций Восточного побережья. Они обсудили механику 
предвыборной борьбы, план действий, речи, платформы, организационные меры и 
такие вещи, как вопросы социального обеспечения, расовых отношений и бюджета.
       Теперь он был настоящим кандидатом, без всяких побочных обязанностей. 
Его сторонники обрушились на него с советами, что говорить по тому или иному 
вопросу. Советы частенько были циничными. "Похоже, что необходимо обходить 
какие-то из возникающих вопросов, — писал он Милтону. — Думаю, я чувствую 
разницу между убеждениями человека и тем, что он считает политически 
целесообразным"*70. Политикам хотелось, чтобы Эйзенхауэр "занял свою позицию".