Израиль, не осталась без крова. Каким-то образом мы  находили или изобретали
жилье  для  всех. Когда ржавые металлические бараки  пришли в негодность, мы
создали десятки тысяч хижин из парусины, прибитой  к деревянным рамам; когда
и они вышли из строя, мы на  некоторое время, вздыхая, вернулись к палаткам.
Но никто никогда не спал под открытым небом, и мы продолжали строить.
     Однако к концу 1950 года  мы поняли,  что  нельзя  считать наши  лагеря
"временными  центрами"   абсорбции,  которым  предстоит   прослужить   всего
несколько  месяцев.  Ясно  было,  что  пользоваться  ими придется в  течение
нескольких лет, а  раз так,  то  они  должны были  измениться. Их  надо было
превратить в рабочие  поселки  на окраинах  городов,  чтобы иммигранты  жили
поблизости от  мест, где  потребуется их труд.  Организовать их следует так,
чтобы люди могли обслуживать себя сами: готовить, а не ходить в общественные
столовые, и участвовать в системе обслуживания. Мы не могли взимать налоги с
совершенно неимущих людей, но могли избавить их от ощущения иждивенчества.
     Новые лагеря были названы "маабараот", от  ивритского слова "маабара" -
транзитный  пункт, и к ноябрю  1951  года у нас было 112 маабараот, где жило
227000 иммигрантов. Но, поскольку мы не желали создать в Израиле два  класса
-  сравнительно  благополучных  "старожилов",  с   одной  стороны,  и  новых
иммигрантов  в их перенаселенных и уродливых маабараот - с другой, то думать
надо  было  не только о  расселении.  Надо  было обеспечить  людей работой и
зарплатой,  и  я  считала, что  сделать  это  можно только  создав программу
общественных работ.
     Это тоже  было нелегко. Большая  часть так  называемых восточных евреев
(уроженцев  Ближнего   Востока  и  Северной  Африки)  не  имела   профессий,
применимых  в новом  государстве.  Мы  опасались, как  бы  многие из них  не
приучились годами  жить на подачки, ничего не делая, что расширило  бы брешь
между нами  и  ими.  Благотворительность, даже  просвещенная, ничего  тут не
решает.  Надо  было  создать рабочие места,  и создать  их  должны были  мы;
поэтому мы пустили в ход  целый ряд  проектов,  по которым людям, в жизни не
державшим  в  руках  сверла  или  кирпича  и  даже  не  знавшим,  что  такое
сельскохозяйственный труд, предоставлялась работа. Министерство труда решило
строить дороги по  всей стране - и  сотни акров каменистой, неудобной  земли
были очищены,  пересыпаны  и обсажены лесом  вручную. А  мы  все  это  время
продолжали строить и обучать иммигрантов, хотя волна иммиграции не снижалась
до 1952 года.
     Но  ни  трудности в подготовке рабочей силы,  ни  домостроительство, ни
абсорбция тысяч новых  иммигрантов  в  нашу  экономику  не  являлись главной
проблемой. Конечно, это все было важно, но не это заботило нас больше всего.
По-настоящему в  те дни нас  заботило то,  что и  сегодня заботит в  немалой
степени мыслящих  израильтян,  -  как объединить  людей, у которых  по  всей
видимости  так  мало  общего  и которым  так  трудно понять друг  друга.  Но
опять-таки  потому,  что  у  нас не было выбора,  нам удавались порой  самые
безнадежные  предприятия.  Помню,  как  пессимистически  - чтобы не  сказать
отрицательно - кое-кто  из моих коллег  относился к строительству дорог.  Не
говоря уже  о том, что такая дорожная сеть  нам вообще не нужна,  самый ввоз
строительного  материала - непозволительная  роскошь,  да  и дороги, в конце
концов,  плохие, потому что у  нас  не такие рабочие, какие тут  нужны. Я же
рассчитывала на три вещи: на  преданность и изобретательность старожилов; на
возрастающее стремление  новых  иммигрантов  честно зарабатывать  свой  хлеб
вместо  того,  чтобы  быть на  содержании  у государства  или  у  Еврейского
Агентства; на понимание и щедрость мирового еврейства, которое снова и снова
отзывалось на наши бесконечные просьбы о помощи.
     Надо сказать теперь, что меня очень редко постигало разочарование, хотя
вспоминая, как прокладывались в  1949-м и в начале 1950 года  эти  дороги, я
признаю,  что  посторонним  мы  могли  показаться  сумасшедшими.  Мы  обычно
нанимали  одного  квалифицированного  рабочего-строителя  из  Иерусалима или
Тель-Авива, тут же делали  его десятником  (и он отправлялся строить  дорогу
где-нибудь  на  юге,  начальствуя  над  десятком  людей  из  десяти  стран),
говорящим на  десяти  разных  языках  и  пробывшим  в  Израиле  каких-нибудь
несколько месяцев. Как он с ними договаривался - ему одному известно. Но так
или иначе, может быть, и не слишком  хорошо  и не слишком дешево, эти дороги
(в мою честь их иронически прозвали "золотые дороги"*) были построены.

     * Голда - золотая (идиш).

     В 1952  году, когда иммиграция стала уменьшаться вплоть до 1000 человек
в  день, мы  стали  направлять вновь прибывших из маабараот в новые кварталы
городов и пограничных деревень по  всему Израилю, нажимая более  на сельское
хозяйство,  чем  на  общественные работы. Мы  давали  каждой семье не только
крошечный дом, но  и участок земли, скот и уроки по обработке земли.  Тут мы
тоже  наделали  ошибок. Мы, вероятно, слишком рано стали  торопиться с нашим
"плавильным котлом", создавая деревни как строительные дорожные бригады - из
людей очень разных. Между ними было очень мало общего,  и им было трудно  (а
подчас и невозможно) жить вместе в совершенно  изолированной части страны; к
тому  же у них не было никакого  земледельческого опыта и  никакого  желания
заниматься  земледелием.  Многие  не  подчинились и  бежали  и  города,  где
поселились в  трущобах. Но большинство  осталось  на месте,  превратившись в
первоклассных  фермеров, и  их дети  теперь выращивают  израильские  фрукты,
овощи и цветы, которые покупаются во всем мире.
     Не уверена,  что мои  посещения  строительных  площадок, новых дорог  и