| |
Я в то время наносила визиты другим послам в Москве и ожидала
постоянного помещения. Наконец нам предоставили дом, двухэтажный особняк с
большим двором, где размещалось несколько маленьких зданий, пригодных для
жилья. Трудно мне было не думать о том, что происходит в Израиле, и трудно
было рассуждать об обстановке для нового дома на обедах и файф оклоках,
которые мне приходилось посещать. Но чем скорее мы переедем, тем лучше! - и
я послала Эйгу в Швецию купить мебель, занавеси и лампы. Нелегко было найти
то, что нам нужно по тем ценам, которые мы могли себе позволить, по Эйга за
несколько недель великолепно с этим справилась и обставила семь спален,
приемную, столовую, кухню и все кабинеты - недорого и мило. Кстати, уезжая в
Стокгольм, она захватила с собой все наши письма в чемодане, но по дороге
решила, что Израилю нужна настоящая "сумка дипкурьера" и заказала ее по
спецобразцу в стокгольмском магазине. Купила она для нас и теплую одежду, и
консервы.
За семь месяцев, что я была послом в Москве, я возвращалась в Израиль
дважды, и каждый раз с таким чувством, будто возвращаюсь с другой планеты.
Из огромного холодного царства всеобщей подозрительности, враждебности и
молчания я попадала в тепло маленькой страны - все еще воюющей, стоящей
перед огромными трудностями, но открытой, преисполненной надежд,
демократической и моей собственной - и каждый раз я отрывалась от нее с
трудом. В первый же мой приезд - после выборов в январе 1949 года -
Бен-Гурион спросил, не войду ли я в кабинет, который он тогда формировал. "Я
хочу, чтобы ты была министром труда", - сказал он. Партия труда, Мапай,
одержала сокрушительную победу на выборах, завоевав 35% всех голосов (на 20%
больше, чем Мапам, ее ближайшая соперница), при том, что в голосовании
приняло участие 87% всех имеющих право голоса. Первое правительство
государства представляло коалицию, куда вошли: Объединенный религиозный
фронт, Прогрессивная партия и сефарды (крошечная партия, представлявшая
интересы так называемых восточных евреев).
Религиозный блок восстал было против назначения женщины министром, но
через некоторое время пошел на уступки, согласившись, что в древнем Израиле
Дебора была судьей - что во всяком случае равнялось министру, если не
больше. Религиозный блок возражал против моего назначения (потому что я
женщина) и в пятидесятые годы, когда я была кандидатом в мэры Тель-Авива - и
в этом случае, в отличие от 49 года, победа осталась за ним. Как бы то ни
было, предложение Бен-Гуриона очень меня обрадовало. Наконец-то я буду жить
там, где хочу, делать то, что я больше всего хочу, притом на этот раз - то,
что я по-настоящему умею. Конечно, ни я, ни другие члены правительства еще
не знали, что, собственно, входит в юрисдикцию министерства труда. Но более
благодарной и конструктивной работы, чем эта, в которую, кроме всего
прочего, во всяком случае, входило трудоустройство и расселение сотен тысяч
эмигрантов, которые уже начали приезжать в Израиль, я и представить себе не
могла. Я сейчас же, ни минуты не колеблясь, дала Бен-Гуриону согласие и
никогда об этом не пожалела. Те семь лет, что я была министром труда, были,
без сомнения, самым счастливым временем моей жизни. Эта работа приносила мне
глубокое удовлетворение.
Но перед тем, как окунуться в эту работу, я должна была вернуться в
Москву еще на несколько недель. И очень скоро благотворное влияние
путешествия домой сошло на нет. Явное социальное неравенство, общий страх,
изоляция, в которой пребывал дипломатический корпус, - все это угнетало меня
неимоверно, и к этому присоединялось чувство вины, что я-то скоро уеду, а
Намир, Левави и все прочие останутся. Сарра и Зехария очень хотели уехать,
как и Лу, но им предстояло провести в посольстве еще несколько месяцев. У
меня началась серия прощальных приемов. Я простилась с немногими советскими
официальными лицами, лично мне известными. Эти люди всегда были вежливы и, в
девяти случаях из десяти, всегда уклончивы, отвечая на наши запросы. Однако
с нами обходились не хуже (если не лучше), чем с другими дипломатическими
миссиями и, как и те, мы постепенно привыкли к полному отсутствию
утвердительных ответов - да и ответов вообще. Конечно, больше всего мне
хотелось сказать евреям не "прощайте", а "до свидания", - но почти никто не
отважился появляться в посольстве, да и в синагоге больше не было толпы.
20 апреля 1949 года я вернулась в Израиль. Пожалуй, тут надо рассказать
о том, что там происходило, ибо в течение 1949 года и 1950 годов Израиль
пережил нечто такое, чего не пережила ни одна страна: его население за это
время удвоилось. Война за Независимость закончилась (если считать, что она
закончилась) весной 1949 года, и перемирие - но не мир - было подписано с
Египтом, Ливаном, Иорданией и Сирией при помощи и содействии д-ра Ральфа
Банча (ставшего посредником от ООН вместо графа Бернадота). Увы, это не
означало, что арабские страны примирились с нашим существованием. Это
означало лишь, что война с нами, к которой они так стремились и которую
проиграли на полях сражений, теперь будет вестись по-иному, так, чтоб она не
могла окончиться их поражением и, как они надеялись, привела бы к разрушению
еврейского государства. Побитые арабы сменили военное оружие на
экономическое. Они бойкотировали компании и частных лиц, торговавших с нами.
Они закрыли Суэцкий канал для еврейского судоходства, пренебрегая
международной конвенцией о том, что канал должен быть всегда открыт для всех
государств.
И они не перестали нападать на евреев. Годами продолжалось
проникновение вооруженных арабских шаек на нашу территорию; они убивали и
грабили, поджигали поля и сады, уводили скот и вообще превращали жизнь наших
|
|
