тревога ничем не оправдана.
     Но мы-то знали другое. Уже к первой неделе мая не оставалось  сомнений,
что,  несмотря на все свои заверения, Абдалла связал свою  судьбу с Арабской
лигой. Мы обсудили, стоит ли  попросить о новой встрече, пока еще не поздно.
Может, удастся  его отговорить в  последнюю  минуту. А если нет, то,  может,
удастся  у  него выяснить,  что именно  он и  его  обученный  англичанами  и
возглавляемый английскими офицерами  Арабский легион собираются пред принять
в войне  против нас. Многое тогда лежало  на  чаше  весов:  легион не только
намного превосходил все остальные арабские  армии,  но тут перемешивались  и
другие  жизненно важные  соображения. Если  случится чудо и Трансиордания не
вступит в войну, то и иракской армии будет куда труднее вступить в Палестину
и напасть на нас. Бен-Гурион считал, что мы ничего не потеряем, если сделаем
еще  одну  попытку,  - поэтому я попросила о новой  встрече, договорившись с
Эзрой Данином, что он будет меня сопровождать.
     Но  на этот  раз Абдалла отказался приехать в Нахараим. Как передал нам
его посланец, это будет слишком опасно. Если я  хочу его увидеть - я  должна
приехать в Амман, приняв риск на себя: он не может поднять  легион по случаю
того,  что  ожидает еврейских гостей из Палестины, и никакой ответственности
за то, что  может произойти  с  нами по дороге,  он тоже на себя не возьмет.
Начать с того, что в Тель-Авив попасть тогда было почти так же трудно, как и
в  Амман.  Я  с   самого  утра  и   до  семи  вечера  ожидала  в  Иерусалиме
тель-авивского самолета,  а когда  он,  наконец,  приземлился, то  было  так
ветрено, что ему трудно было взлететь. В нормальной обстановке я отложила бы
полет на завтра, но уже почти не было "завтра". Было 10 мая, а 14 мая должно
было быть провозглашено еврейское  государство. Это  был наш  последний шанс
переговорить  с Абдаллой.  Поэтому  я  настояла, чтобы  мы  полетели,  хотя,
казалось, что наш "пайпер каб" перевернется от простого ветра, не говоря уже
о  буре.  Когда  мы уже взлетели, на иерусалимский  аэродром  сообщили,  что
погода слишком опасна для полета, - но мы уже были в воздухе.
     На  следующее утро  я поехала в Хайфу,  где  должна была встретиться  с
Эзрой.  Было решено,  что он только наденет на голову  арабскую "куфию".  Он
свободно говорил по-арабски, знал арабские обычаи и его  легко было  принять
за араба.  Я же должна была  надеть традиционное, темное  и широкое арабское
платье.  По-арабски я  не  говорила вовсе,  но было маловероятно,  чтобы  от
мусульманки, сопровождающей  своего мужа, потребовались какие-то  разговоры.
Арабское платье и  покрывало для меня уже были заказаны, а Эзра объяснил мне
дорогу. Мы  будем часто менять  машины, предупредил он, чтобы убедиться, что
за нами не следят, а вечером, в назначенном месте,  недалеко от королевского
дворца  нас будет  ожидать человек, который  проводит нас к Абдалле. Главное
было - не вызвать подозрений у арабских легионеров на проверочных пунктах по
дороге к дворцу.
     Это была  длинная поездка, в темноте, с некоторыми пересадками. Сначала
мы ехали на одной машине, потом вышли, потом пересели в другую, проехали еще
несколько километров, потом, в  Нахараиме, пересели в третью.  Друг с другом
мы во  время  пути не разговаривали. Я полностью доверяла  способностям Эзры
провезти  нас через неприятельские  линии и слишком  занята была вопросом об
исходе  нашей миссии, чтобы думать  о том, что  случится, если  нас, сохрани
Боже, схватят. К счастью,  хоть  нам  и  пришлось  несколько раз предъявлять
удостоверения,  мы прибыли на место  встречи  вовремя  и  не  разоблаченные.
Человек, который отвез нас к Абдалле,  был его самым доверенным сотрудником,
это был бедуин, с  детства живший  в  его  семье и привыкший исполнять самые
опасные поручения своего господина.
     Он отвез нас к себе домой в своей  машине, с  затянутыми плотной черной
материей  окнами. В ожидании  Абдаллы  я разговорилась с  привлекательной  и
умной женой нашего проводника, происходившей из богатой турецкой  семьи; она
горько жаловалась на  монотонность своего  существования  в Трансиордании. Я
подумала,  что некоторая монотонность мне  лично  сейчас бы не  помешала, но
продолжала сочувственно кивать головой.
     В  комнату  вошел Абдалла.  Он  был очень бледен;  казалось, его что-то
мучило. Эзра переводил;  мы беседовали около часу. Я сразу  же взяла быка за
рога, спросив: "Итак, нарушили вы данное мне обещание?"
     Он не  ответил на вопрос прямо. Он сказал:  "Когда я давал обещание,  я
думал,  что  судьба  моя в  моих руках  и  я  могу  делать  все, что  считаю
правильным, но  с тех пор я узнал кое-что другое". Он объяснил,  что  прежде
был один, а  теперь "я  - один из пяти". Мы  поняли, что четверо остальных -
это Египет,  Сирия,  Ливан и Ирак. И  все-таки он  считал,  что войны  можно
избежать.
     - Почему вы так торопитесь провозгласить создание своего государства? -
спросил он. - К чему такая спешка? До чего же вы нетерпеливы!
     Я сказала, что  о  народе,  ожидавшем  этого  две  тысячи  лет,  нельзя
говорить, что он слишком тороплив. Он, по-видимому, принял это возражение.
     -  Неужели вы не понимаете, -  сказала я, -  что мы - ваши единственные
союзники во всем районе? Все остальные - ваши враги.
     - Да, - сказал он, - я это знаю. Но что я могу сделать? Это  зависит не
от меня.
     И тогда я сказала:
     - Вы должны знать, что если нам навяжут войну, мы будем  сражаться и мы
победим.
     Он вздохнул и повторил:
     - Да.  Я это  знаю. Ваш долг сражаться.  Но  почему бы вам не подождать