-  Давайте, наконец, называть вещи их  истинными  именами,  - сказала я
кабинету министров. - Черное - черным, белое - белым. Есть лишь одна страна,
к которой мы можем обращаться, и  иногда нам приходится ей уступать, хотя мы
и  понимаем, что  не  должны  бы.  Но  это  наш  единственный друг, и  очень
могущественный. Мы не должны на все отвечать "да", но будем же называть вещи
своими именами.  Ничего нет позорного, что в такой ситуации маленькая страна
- Израиль - вынуждена иногда уступать Соединенным Штатам. И когда мы говорим
"да", то, ради Бога, не будем делать вид, что это не так, и что черное - это
белое.
     Мы  согласились   не  на   все.  У  нас  были  собственные  минимальные
требования, которые я представила Кнессету 23 октября:

     "Мы  собираемся,  среди  прочего,  подчеркнуть   и   обеспечить,  чтобы
прекращение огня было  обязательно  для всех регулярных войск, расположенных
на  территории  государства,  его  принявшего, в том числе и для иностранных
войск, как,  например, иракских и иорданских войск в  Сирии, а также и войск
других арабских государств, принимавших участие в конфликте.
     Прекращение  огня должно быть обязательно  и  для  нерегулярных  войск,
действующих  против Израиля с территории государств,  принявших  прекращение
огня.
     Прекращение  огня должно  обеспечить  предотвращение  блокады  и  помех
свободному   судоходству,    в   том   числе    продвижению    танкеров    в
Баб-эль-Мандебском проливе, направляющихся в Эйлат.
     "Переговоры между сторонами" следует толковать как "прямые переговоры",
и  все  процедуры,  карты,  планы  и  цели  прекращения  огня  должны  будут
определяться соглашением.
     Очень важное дело... Освобождение военнопленных.  Правительство Израиля
решило  требовать  немедленного  обмена военнопленными.  Мы  обсудили  это с
правительством  Соединенных   Штатов,  которое  было  одним  из  инициаторов
прекращения огня".

     В этом списке не было ничего нового, ничего лишнего, ничего такого, что
бы нам не полагалось по любому критерию.
     К этому  времени важным человеком  на Ближнем Востоке стал не президент
Садат, не президент Асад, не  король  Фейсал и  даже не миссис Меир. Главным
человеком стал американский министр иностранных дел доктор Генри Киссинджер,
усилия, которые он приложил, чтобы добиться мира в регионе, следует  назвать
сверхчеловеческими. Мои отношения  с ним  бывали и лучше, и хуже  иногда они
становились сложными;  бывало, что я ему надоедала,  а может и  сердила его,
бывало,  что   роли   менялись.   Но  я  восхищалась   его  интеллектуальной
одаренностью,  терпение и  настойчивость  его  были безграничны, и,  в конце
концов, мы стали добрыми друзьями. В Израиле  я познакомилась и с его женой,
мы  проводили  время   вместе,  и  она  меня  очаровала.  Пожалуй,  из  всех
замечательных качеств Киссенджера самое замечательное - его умение входить в
мельчайшие тонкости проблемы, за решение которой он взялся. Как-то он сказал
мне,  что  года два назад  слыхом  не  слыхал о таком  месте -  Кунейтра. Но
теперь,  когда он принял участие  в  переговорах о размежевании сирийских  и
израильских войск на Голанских высотах, во всем районе не было дороги, дома,
даже  дерева,  о которых  бы он  не знал все, что  нужно.  Я сказала ему "Не
считая бывших генералов,  которые теперь члены  израильского  правительства,
по-моему, нет у нас ни одного министра, который знал  бы о Кунейтре столько,
сколько Вы"
     Когда  он  только  вступил  на длинный  и тернистый  путь, приведший  к
размежеванию войск на Голанских высотах, и услышал, что мы не можем оставить
позиции  на  холмах  близ  Кунейтры,  потому  что  это   поставит  под  удар
находящиеся внизу еврейские поселения, он отнесся к нам скептически.
     - Вы говорите об этих холмах, словно они Альпы или Гималаи, - сказал он
мне. - Я побывал на Голанах и Альп там не заметил.
     Но,  как  всегда,  он   слушал  очень  внимательно,  изучил  топографию
местности  во  всех  подробностях, и, убедившись,  что мы говорим дело, стал
проводить с  Асадом  день за днем, убеждая его,  что в таком-то  и  таком-то
пункте сирийцы должны  отступить. Под конец они так и сделали.  А Киссинджер
все  это  время продолжал  свои челночные операции, и  казалось,  что  слово
"усталость" ему незнакомо.
     Несколько раз  переговоры с Сирией  чуть  не прекращались, и Киссинджер
тут же набрасывал тексты заявлений для нас и для них,  из которых следовало,
что переговоры не прекращены, а отложены. В последний день он явился с новым
требованием от Асада, и мы сказали:
     - Нет. Только не это. Этого мы не примем.
     -   Хорошо.  На   этом  кончаем.  Сиско   сегодня  поедет  в  Дамаск  с
уведомлением, что "переговоров больше не  будет", и мы предлагаем  выпустить
совместное коммюнике.
     После обеда Киссинджер, который вечером должен был улетать, заглянул ко
мне и повторил:
     - Хорошо, значит, это  конец? -  Потом посмотрел  на меня  и сказал:  -
Может, вы думаете, что в Дамаск следовало бы поехать не Сиско, а мне?
     - Я не смела вас об  этом просить, - сказала я. - Вы сказали, что ни за
что не станете встречаться с Громыко в Дамаске, а он как раз там.
     На минуту Киссинджер задумался, потом сказал:
     -  Да.  Я все-таки  должен  с  ним  увидеться,  хотя  бы нанести  визит