американских  друзей.  Как  бы  ни судила  Никсона  история - возможно,  она
вынесет  ему жестокий  приговор, -  но следует помнить то, что он никогда не
нарушил  ни одного  данного нам  обещания. Почему же  сейчас такая задержка?
"Мне  все  равно, который у вас  час!  - вопила я  в  ответ Диницу.  - Звони
Киссинджеру  немедленно, среди  ночи. Нам нужна помощь сегодня. Завтра может
быть слишком поздно".
     История этой  задержки  -  как министерству  обороны  США  не  хотелось
посылать нам военное снаряжение на американских самолетах, какие затруднения
мы испытали,  лихорадочно пытаясь закупить  самолеты  в  других  странах,  -
теперь уже опубликована. А  в это же время по  морю и по воздуху  в Египет и
Сирию  шли огромные поставки  советского оружия, и мы теряли самолеты каждый
день, не в  воздушных боях, а под снарядами советских ракет. Час длился  для
меня как столетие - но ничего другого не  оставалось, кроме как  держаться и
надеяться, что следующий час  принесет лучшие  новости.  Я позвонила Диницу,
что готова,  если  он  сумеет  устроить  мне встречу с Никсоном,  приехать в
Вашингтон  инкогнито.  Но  все обошлось.  В  конце концов, сам Никсон  отдал
приказ,  и  на  девятый день  войны,  наконец, прибыли  гигантские "Галакси"
(С-5), 14 октября воздушный мост стал неоценим. Он не только поднял наш дух,
но  и прояснил  позицию  американцев для Советского  Союза,  а  это  в  свою
очередь, сделало возможной нашу победу. Услышав, что "Галакси"  приземлились
в Лоде, я заплакала, в первый, но не в последний раз после того Судного дня.
И в этот день мы опубликовали первый список наших потерь. Шестьсот пятьдесят
шесть израильтян, погибших в бою, вошли в этот первый список.
     Но даже "Галакси", доставившие нам танки, снаряды, одежду,  медицинскую
помощь и ракеты "воздух-воздух", не могли обеспечить нас всем необходимым. А
самолеты?  "Фантомы"  и  "Скайхоки"  надо  было  заправлять  по  дороге;  их
заправляли в воздухе. И они прибыли - так же как "Галакси", приземлявшиеся в
Лоде в иные дни по одному каждые четверть часа.
     Весной, когда все  уже кончилось, американский полковник, отвечавший за
воздушный  мост, возвратился в Израиль со своей женой, и они навестили меня.
Это были прелестные молодые люди, относившиеся с энтузиазмом к нашей  стране
и восхищавшиеся  нашими  отрядами  наземной  службы,  которые  за  одну ночь
научились  управляться  со  специальным  оборудованием  для  разгрузки  этих
гигантов.  Я однажды специально  побывала в Лоде, чтобы на них посмотреть. С
виду это были огромные доисторические чудовища.  Я  подумала: "Слава Богу, я
была права, не согласившись нанести превентивный  удар.  Это могло бы спасти
жизнь бойцов вначале, но мы наверняка не получили бы этого воздушного моста,
который спасет столько жизней теперь".
     В это время Дадо сновал челноком  между фронтами. Бар-Лев возвратился с
севера, и мы отправили Дадо на юг, чтобы уладить  разногласия, возникшие там
между генералами по вопросам тактики. Его  попросили оставаться там столько,
сколько понадобится. В среду он позвонил с Синая, сразу после  колоссального
танкового  сражения,  в котором  наши  войска  наголову  разбили  египетские
танковые части; египетское наступление было раздавлено. Дадо всегда  говорит
медленно, обдумывая каждое слово, и когда я услышала: "Го-ол-да, все будет в
порядке.  Мы - опять мы, а они - опять они", -  я поняла: ветер переменился,
хотя предстоят  еще кровавые бои, в которых потеряют жизнь  сотни  молодых и
немолодых людей. Недаром люди потом с горечью говорили, что эта война должна
войти в историю не как "Война  Судного дня", а как "Война отцов  и сыновей",
ибо нередко сыновья и отцы бок о бок сражались на обоих фронтах.
     Долго меня мучил страх, что откроется и третий фронт и на нас нападет и
Иордания. Но, видимо, в Шестидневную войну король Хуссейн усвоил урок, и его
вкладом   на  этот  раз,  к  счастью,  оказалась  только  танковая  бригада,
отправленная  в помощь сирийцам. Но мы уже бомбили стратегические объекты на
территории  Сирии, а  наша артиллерия доставала пригороды Дамаска,  и потому
танки Хуссейна так и не пригодились.
     15  октября,  на  десятый день  войны,  Армия  Обороны  Израиля  начала
форсировать  Суэцкий  канал с тем,  чтобы создать предмостное  укрепление на
другом берегу. Эту ночь  я провела в своем  служебном кабинете, и казалось -
она никогда не кончится. Форсирование должно было начаться в 7 часов вечера;
я  решила  созвать  министров  на  час  раньше,  чтобы  информировать  их  о
происходящем. Тут мне сообщили, что начало операции перенесено на 9 часов, и
мы перенесли  заседание кабинета на восемь. Но форсирование отложили опять -
на этот раз на  10 часов, и  потом опять, потому что  возникли  непорядки  с
мостом. Министры уже собрались в  моем кабинете и  оставались там  всю ночь,
ожидая сообщений о  ходе операции. Каждые десять минут  кто-нибудь входил  и
говорил:  "Теперь уже скоро, всего  через четверть часа".  В  таком безумном
напряжении  прошла  вся  ночь.  Парашютисты  уложились  вовремя,  но пехота,
артиллерия  и  танки задержались,  потому что им пришлось выдержать жестокую
схватку. Но я не могла уйти, пока не узнала, что операция успешно завершена.
     На следующий день  я выступила перед Кнессетом. Я очень устала, но речь
моя  продолжалась  40 минут,  ибо мне было что сказать  (в  основном -  вещи
неприятные).  Но  я  смогла сказать Кнессету,  что  в  эту  самую минуту  на
Западном берегу канала уже действуют наши войска. Еще я хотела  обнародовать
нашу  благодарность   президенту  и  народу   Америки   и   наше  возмущение
правительствами  -  в  частности,  французским и  английским, которые  нашли
нужным  наложить эмбарго на поставку нам  оружия  как  раз тогда,  когда  мы
боролись  за самую свою жизнь. А больше всего хотела я, чтобы мир представил
себе, что произошло бы с нами, отступи мы перед войной на  линию 1967 года -
на ту линию, которая не  предотвратила Шестидневной войны, хотя этого никто,