случая  заняться стряпней. Политическая  "кухня  Голды", которую столь часто
склоняли  ее политические  противники, имея в виду место,  где в узком кругу
решаются важные  политические дела,  представляла  собой  самую  доподлинную
кухню, где Голда  обыкновенно пила кофе,  курила  одну  сигарету  за другой,
беседовала и советовалась с друзьями.
     И по отношению к людям  Голда зачастую вела себя типично  по-женски. Ее
оценка людей нередко основывалась на иррациональных ощущениях,  на природной
интуиции -  и опять-таки, раз вынесши суждение о том или ином  человеке, она
меняла его с колоссальным трудом. Голда умела завоевывать сердца. Общавшиеся
с нею  люди быстро попадали под обаяние  ее  естественности и  простоты,  ее
таланта ясно и понятно излагать свои позиции. Журналисты  любили встречаться
с нею.  Она  никогда не пряталась за  спасительную  формулировку  - "на этот
вопрос ответа не  последует". Если же Голда не хотела  или ни могла ответить
на  определенный  вопрос,  она  всегда находила способ изменить  направление
беседы или рассказывала анекдот, обрывавший нежелательный для нее разговор.
     Мне вспоминаются два случая, когда Голде, исполнявшей тогда обязанности
министра  иностранных  дел, удалось привлечь  на  свою сторону  политических
деятелей, отнюдь не являвшихся сторонниками сионизма и государства Израиль.
     В шестидесятые годы, в продолжение  одной  из  ее поездок  в Рим, Голде
нанес визит ветеран итальянского социалистического движения Пьетро Ненни. Он
в  тот  период сближался с  коммунистической партией и относился к  сионизму
весьма  прохладно. Я служил переводчиком  во время их беседы -  Пьетро Ненни
говорил по-французски,  а Голда  не  знала других  иностранных языков, кроме
английского.  В начале  беседы  Ненни  держался  холодно и  сдержанно. А  по
прошествии  двух часов,  выходя из отеля, где остановилась Голда, Ненни  уже
был убежденным другом Израиля - таким он и остался до конца своих дней.
     Другой аналогичный случай произошел с французским министром иностранных
дел  при  президенте де Голле  -  Кувом  де  Мюрвилем.  Голда  в своей книге
определяет его как самого истого "англичанина" из всех политических деятелей
Франции.  Это  был холодный,  умный  и закрытый  человек,  сделавший карьеру
главным образом  в арабских странах, особенно в  Египте. Как  Голде  удалось
"разморозить"  его,  я  никогда  не  мог понять. Но факт остается  фактом  -
встречаясь  с Голдой,  он  раз  от  разу проявлял  все  большее понимание ее
позиций  и,  в  конце  концов,  между  ними   установились  почти  дружеские
отношения.
     * * *
     В душе Голды жили воспоминания о погромах, виденных ею в детстве на юге
России, о нищенском существовании, которое влачила ее семья после  эмиграции
в  Америку  в  Милуоки.  Отправляясь  на  встречу  с  папой  римским,  Голда
испытывала гордость от  того, что она,  дочь  простого еврейского  плотника,
представляет  еврейский   народ  перед  главой  могущественной  католической
церкви. Голда всегда гордилась своей принадлежностью к еврейству,  и чувство
еврейской гордости оказало  заметное влияние на ее  политический курс, когда
она возглавляла правительство Израиля. Ни за что на свете не соглашалась она
на   какие  бы  то  ни   было  компромиссы,  способные  нанести  урон  чести
государства. Пожалуй, именно этим можно объяснить ее недостаточную гибкость,
недоверие, проявленное  ею  по отношению  к намекам  на возможность  мирного
решения египетско-израильского конфликта,  которые щедро  разбрасывал  Анвар
Садат в  первые годы  своего правления после смерти  откровенно  враждебного
Израилю честолюбивого и популярного в  народе  Гамаля Абдель Насера. Теми же
мотивами было  продиктовано и  отношение Голды  к специальному представителю
Организации  Объединенных Наций  на Ближнем Востоке  послу  Яррингу, который
считал для себя позволительным пренебрегать  честью Израиля ради того, чтобы
завоевать  расположение  египтян.  Все  подобные  попытки  Голда  решительно
пресекала. По этой же  причине Голда  стала  резкой противницей австрийского
канцлера  Бруно  Крайского, являвшегося  ее  коллегой  по  Социалистическому
интернационалу.  Крайский   унаследовал  антисионистские  взгляды  от  своих
предшественников  по  руководству  социал-демократической  партией  Австрии,
подавляющее  большинство  которых также были  евреями, отрицавшими сионизм и
еврейский национализм.
     Чрезвычайно  характерно   для   Голды   ее   отношение   к  африканцам.
Произошедшее  при  Голде сближение  Израиля с черной Африкой не  было только
политическим шагом.  Голда симпатизировала  африканским неграм, считая,  что
они,  как жертвы империалистической эксплуатации  и  расовой  дискриминации,
являются для  евреев братьями по  несчастью: ведь евреи - единственный белый
народ,  подвергшийся расовой дискриминации. В 1957  году, будучи израильским
послом в Париже, я сопровождал  министра иностранных дел государства Израиль
Голду Меир в ее первой поездке по  французской Западной Африке. Некоторые из
тогдашних африканских лидеров, в особенности  Уфуэ-Буаньи из Берега Слоновой
Кости,  остались  в  тесных  дружественных  отношениях с Голдой  до конца ее
жизни.  Правда,  частые  государственные  перевороты в  молодых  африканских
государствах причинили Голде немало разочарований.
     В тот период имя Голды стало легендарным на африканском континенте. Мне
привелось однажды  ехать  в  сопровождении  одного лишь  шофера-африканца от
столицы Мали Бамако до столицы Гвинеи  Конакри.  По дороге мы  несколько раз
оказывались на примитивных паромных переправах через реку Нигер.  Африканцы,
встречавшиеся нам на этих переправах, спрашивали моего шофера, кто я такой и
откуда. Я не понимал разговора, который  велся на местном наречии, но стоило
моему   спутнику  сказать,  что  я  из   Израиля,  как  тут  же  раздавались
восклицания: "А, Голда Меир!". Устный африканский телеграф быстро  передавал