Через  Оку  наведен  разводной  понтонный  мост.  Я  шел  по  его  разбитому
деревянному настилу, опасаясь, как бы не провалиться в воду.  Несколько  раз
переспрашивал дорогу: путь неблизкий, а транспорта так я и не встретил.
   Кремль казался неприступным, как будто только что  выдержал  осаду.  Мимо
прошел отряд красноармейцев. Вид у них изможденный и  какой-то  потрепанный:
кто в сапогах, кто в лаптях и обмотках.
   Губком помещался на первом этаже большого белого здания,  которое  громко
называлось Дворцом Свободы (бывший дом нижегородского губернатора). Пришел к
секретарю губкома Кремницкому. Сложил в уголок пожитки, представился.  Подал
выписку из решения ЦК партии, пояснив, что ЦК направил  меня  для  работы  в
президиуме Нижегородского губкома.
   Кремницкий  поздоровался  и  спокойно   сообщил,   что   пленум   губкома
ликвидировал пост председателя губкома и вместо президиума организовал  бюро
губкома, секретарем которого остался он, Кремницкий, что все  посты  в  бюро
губкома заняты. Вот тебе и раз!
   Видимо, не желая иметь во главе  губкома  нового  для  них  работника  из
Центра и в то же время не  рискуя  пойти  на  прямое  нарушение  решения  ЦК
партии, местные руководители прибегли к  хитрости  в  виде  "организационной
перестройки". Сделать это было довольно легко,  так  как  в  те  времена  не
существовало единой организационной структуры местных руководящих  партийных
органов.
   Местные руководители рассчитывали, что, оказавшись перед таким фактом,  я
не соглашусь на работу меньшего масштаба и уеду обратно в распоряжение ЦК, а
руководство партийной организацией останется по-прежнему в руках сложившейся
местной группировки.
   Я заявил Кремницкому, что вопрос о моей работе  должен  решаться  бюро  и
пленумом губкома, исходя из постановления ЦК, и какое бы решение принято  ни
было, уезжать из Нижнего не собираюсь. Говоря все это, мысленно я расценивал
складывающуюся обстановку  примерно  следующим  образом:  если  соглашусь  с
Кремницким, значит, окажусь действительно бюрократом, каким он, очевидно,  и
рассчитывал меня увидеть; он решит, что я гоняюсь  за  высокими  постами,  а
коль скоро место председателя губкома не существует и меня не изберут в бюро
губкома, то я не останусь здесь и уеду. При таком положении  я  оказался  бы
действительно в роли зазнавшегося бюрократа, каким никогда не  был  и  каких
органически не терплю. Поэтому я решил  настаивать,  чтобы  мне  дали  любую
партийную работу, и ни при каких условиях не уезжать  из  Нижнего,  так  как
такой отъезд представлялся мне просто позорным.
   Кремницкий, не ожидавший такой реакции, растерялся и смог только сказать,
что бюро губкома состоится через несколько дней.
   На первых порах поместили меня в общежитии. Отнес я туда свои  пожитки  и
задумался. Предстояли пять дней без дела - первый  случай  в  моей  взрослой
жизни. Но я был молод, полон сил и юношеского  задора.  А  кроме  того,  все
случившееся считал делом весьма принципиальным. Поэтому, поразмыслив,  решил
не терять свободного времени и начать самостоятельно знакомиться с  городом.
Направился в кремль. Деревья сбросили почти весь  свой  летний  наряд,  и  я
шагал по осенним листьям, как по  яркому  восточному  ковру.  Вид  с  Откоса
поразил своей красотой, необъятными голубыми далями, синеющей внизу  Волгой.
Нижний начинал мне нравиться.
   А чем же живут люди этого города? Пошел в  Горком  партии,  познакомился.
Встретили меня там хорошо. "Нет ли, - спрашиваю, - каких поручений? Не нужен
ли где оратор на политические темы?"
   Райкомовцы обрадовались, сказали, что дело, конечно,  найдется.  Ораторов
не хватает. Узнав, что я только  с  IX  Всероссийской  партконференции,  все
заинтересовались,  что  там  происходило.  И  сразу  предложили  сегодня  же
выступить на совещании руководителей женотделов партийных комитетов.
   После этого ходил я и в Береговой район. Смотрел на пароходы у пристаней.
Грузчики носили с барж мешки, ящики, катили бочки. Доносился  запах  рыбы  и
соли. Зашел на "Миллиошку", где обитали портовые рабочие, и  ужаснулся,  как
тяжело и скученно они там живут.
   Побывал и в Канавине, и в Сормове.  Заглянул  в  редакцию  "Нижегородской
коммуны". Много выступал на партийных и рабочих собраниях, рассказывал о  IX
партконференции. Хотя говорил я  с  довольно  сильным  кавказским  акцентом,
слушали внимательно. Однажды, после продолжительных  аплодисментов,  ко  мне
подошел один мой новый хороший знакомый и  со  смехом  рассказал  о  реакции
своего  соседа,  стоявшего  в  задних  рядах:   "Хорошо   говорит   человек,
зажигательно! Жаль только, что не по-русски!" После  этого  эпизода  я  стал
упорно работать над своими произношением и акцентом.
   Так, еще до  обсуждения  и  решения  вопроса  в  губкоме  я  включился  в
практическую работу, встречался  с  коммунистами  и  беспартийными  рабочими
города, с их активом.
   Наступил наконец и день 5 октября. Как только  началось  заседание  бюро,
стало ясно, что члены бюро уже знают от Кремницкого  о  нашем  разговоре,  о
моей  позиции  и  вопрос  этот  ими  обсужден  и  предрешен.  Одним  словом,
обстановка складывалась таким образом, что для меня в бюро губкома работы не
было.
   Все это меня возмутило, но я сдержался и спокойно сказал, что, не включая
меня в работу бюро губкома, они  фактически  отменяют  решение  ЦК.  Поэтому
необходимо, чтобы губком  сообщил  о  создавшемся  положении  в  ЦК  партии,
решение которого о назначении в Нижний я, таким образом, не  могу  выполнить
не по своей вине. "Сам этого делать я не буду", - решительно заявил я членам