и указания. Пришел я в приемную, попросил доложить,  чтобы  меня  принял.  Я
полагал, что раз доложили, что прибыл, сразу же меня Крестинский  и  примет.
Но секретарь, доложив ему, вышла. Заходит к  нему  один  работник  аппарата,
другой - я молчу, не возмущаюсь.
   Крестинский знал,  что  ЦК  назначил  меня  председателем  Нижегородского
губкома. Около получаса я ждал, потом начал  возмущаться  про  себя:  почему
меня заставляют ждать, что это такое  -  демонстрация?  У  меня  все  кипело
внутри, молодой был, не привык к таким вещам. Смотрел злыми глазами на  тех,
кто заходил к Крестинскому. Вдруг через полчаса Крестинский сам  выходит  из
кабинета: "А, товарищ Микоян, вы приехали из Баку, очень рад". Под руку ввел
меня в кабинет. Это еще больше  меня  возмутило.  Я  был  с  ним  официален,
спросил только, что нужно делать. Он  сказал,  что  нужно  ехать  в  Нижний.
Ничего конкретного сказать не мог. Минут пять был у него. Я высказал желание
ознакомиться  с  некоторыми  материалами.  Он  порекомендовал:  "Зайдите   к
заведующим отделами, поговорите с ними". Кроме того,  Крестинский  предложил
мне задержаться в Москве, чтобы присутствовать на IX Всероссийской партийной
конференции,  которая  должна  была  открыться  на  следующий  день.  "Перед
отъездом в Нижний это, пожалуй, будет для вас очень полезно", - сказал он.
   Это предложение меня очень обрадовало. Хотелось вновь увидеть и  услышать
Ленина. Уж он-то, конечно, будет говорить о самом главном.
   IX Всероссийская партийная конференция проходила 22-25 сентября 1920 г. в
Свердловском зале Кремля. Ленин выступил с политическим отчетом Центрального
Комитета партии. С тех пор прошло 55 лет, но  я  хорошо  помню,  что  именно
благодаря выступлениям Ленина и великому его умению  создавать  вокруг  себя
атмосферу  доверия,  взаимного  уважения,  сплочения  и  единства   делегаты
конференции разъезжались тогда по домам с каким-то приподнятым настроением.
   Конечно, причины, вызывавшие идейные разногласия, нельзя  было  устранить
так быстро. Но заботливое и бережное отношение Ленина к партийным кадрам,  в
том числе заблуждавшимся, ошибавшимся, которое так отчетливо  проявилось  на
той конференции, раскрыло для многих из нас  еще  одну  замечательную  грань
облика Ленина как вождя партии.
   Споря с оппозиционерами, он использовал все  возможные  средства  и  меры
товарищеского воздействия, чтобы сохранить их для партии.
   Вот почему примерно через месяц, 26 октября 1920 года,  он  пишет  проект
постановления Политбюро ЦК партии, в котором считает необходимым "как особое
задание Контрольной комиссии  рекомендовать  внимательно-индивидуализирующее
отношение,  часто  даже  прямое  своего  рода   лечение   по   отношению   к
представителям так называемой оппозиции, потерпевшим психологический  кризис
в связи с неудачами в их советской или партийной карьере".
   Эти строки нельзя читать без  волнения.  В  них  умение  Ленина  сочетать
партийную принципиальность  с  бережным  и  внимательным  отношением  к  тем
коммунистам,  которые  в  тот  или  другой  период  революции  ошибались  и,
заблуждаясь, расходились с партией. В этом  и  заключалась  суть  ленинского
отношения  к  партийным  кадрам.  Каким  контрастом  ему  стало   сталинское
отношение к людям через каких-нибудь десять лет!
   Помню, как внимательно  слушал  Ленин  Луначарского  и  всех  выступавших
депутатов. На  его  лице  можно  было  увидеть  какое-то  особое  внутреннее
удовлетворение от того, что и как говорил Луначарский.
   После этого памятного выступления Луначарского я встретился  с  ним  и  с
Максимом Горьким в домашней обстановке у вдовы Степана Шаумяна  -  Екатерины
Сергеевны.
   Инициатором  встречи  был  легендарный  Камо.  Незадолго  до   этого   он
познакомился с  Алексеем  Максимовичем  и  сразу  проникся  к  нему  горячей
симпатией. Горький ответил Камо  взаимностью.  Не  случайно  один  из  самых
лучших очерков, в  котором  талантливо  воссоздан  обаятельный  образ  Камо,
написан именно Алексеем Максимовичем. С Луначарским  Камо  связывала  старая
дружба.
   В те трудные, холодные и голодные дни Камо решил порадовать друзей  и  по
кавказскому обычаю лучше угостить их. Он знал, какие вкусные армянские блюда
умела готовить Екатерина Сергеевна. Как-то он пришел к ней и сказал: "Если я
достану все, что нужно, вы приготовите нам хороший плов и свои тающие во рту
слоеные  пирожки?"  Екатерина  Сергеевна,   конечно,   согласилась,   но   с
недоумением спросила: "Камо, а где же ты достанешь продукты?"
   Не знаю, где и как, но Камо раздобыл рис, мясо, масло,  муку.  У  друзей,
только что приехавших из-за границы, он достал даже две бутылки французского
коньяка.
   И вот в назначенный день, взяв у Авеля Енукидзе машину, Камо стал свозить
гостей к Екатерине Сергеевне. Сначала Алексея  Максимовича  и  Луначарского,
потом Миху Цхакая, Филиппа Махарадзе и Сергея Яковлевича Аллилуева.  Немного
позже приехал и Енукидзе.
   Присутствие Горького на квартире семьи Шаумяна не было случайным. Дело  в
том, что Шаумян любил и очень высоко ценил Горького.  В  работе  Лондонского
съезда партии участвовали как Шаумян, так и  Горький.  Несомненно,  они  там
встречались. Горькому хорошо была известна выдающаяся роль в революции члена
ЦК и чрезвычайного комиссара Кавказа Шаумяна как при царском режиме,  так  и
после его свержения и его трагическая участь. Поэтому Горький питал симпатию
к семье Шаумяна.
   Пока Камо собирал гостей, Алексей Максимович и Анатолий Васильевич сидели
в комнате и оживленно беседовали. Тут  же  были  Лев  Шаумян  и  я.  Горький
неторопливо и, как  всегда,  обстоятельно  говорил  о  молодых  писателях  и