|
Степанянца, я откликнулся, вышел вперед и стал среди освобождаемых.
Когда было закончено перечисление фамилий, всех нас, освобождаемых,
вывели из тюремного корпуса в контору. Вошли в контору. Она была плохо
освещена: над столом висела одна лампа, свет от которой падал только на
стол. Это меня очень устраивало. За столом сидел помощник начальника тюрьмы,
перед которым лежала раскрытая толстая книга с фамилиями арестованных. Он
стал вызывать нас поодиночке, задавать вопросы и сличать ответы с теми
записями, что были сделаны в тюремной книге (фамилия, имя, отчество, место
рождения, губерния, уезд, волость).
Зная примерно характер вопросов, обычно задаваемых в подобных случаях, я
еще днем получил у Степанянца эти сведения.
И вдруг я услышал, что у первого же вызванного спрашивают его бакинский
адрес. Я понял, что не смогу ответить на этот вопрос. Немедленно шепнул об
этом Стуруа. Мелькнула мысль заявить, что так как моя квартира находится
далеко и ночью заперта, попросить остаться переночевать в камере, а утром
"освободиться". Так мы со Стуруа и решили поступить.
Когда очередь к помощнику начальника тюрьмы дошла до меня, я обратился к
нему с вопросом: "Нельзя ли мне остаться переночевать в камере?" Тот
направил на меня электрическую лампочку, чтобы получше разглядеть, кто с ним
разговаривает. "Как ваша фамилия?" - спросил он. "Я Степанянц, - ответил я и
подумал: - Вот сейчас он меня узнает и..." Но он не узнал. "Подождите", -
сказал он.
Чтобы прикрыть меня, три или четыре наших матроса тоже попросились
остаться на ночевку, заявив, что их суда находятся в море и им некуда идти
ночью. Им разрешили. Я успокоился.
Но по всему было видно, что не успокоился неугомонный Георгий. Он все
время пытался придумать какой-нибудь другой выход из создавшегося положения
и во что бы то ни стало вызволить меня из тюрьмы немедленно.
Через несколько минут он подошел ко мне и тихо сказал: "Поповянц внешне
очень похож на тебя. Сейчас его только что проверяли. Я уговорю его остаться
вместо тебя, а ты выйдешь на волю сегодня же".
Это было для меня настолько неожиданно и казалось таким маловероятным,
что я не нашелся что сказать.
А Стуруа, даже не дожидаясь моего ответа, подошел к Поповянцу и начал его
уговаривать, чтобы он "стал" Степанянцем и остался ночевать в тюрьме.
Поначалу Поповянц не захотел этого делать, даже возмутился, но Стуруа
очень убедительно внушал ему: "Микояну грозит смертная казнь, а тебе, если
ты и останешься под именем Степанянца переночевать в тюрьме, ничего не
грозит. Ну, может быть, посидишь лишнюю неделю-две в тюрьме, и все. К тому
же тебе, как меньшевику, нетрудно будет освободиться".
Уже не возражая по существу, Поповянц сказал: "Как же я могу заявить, что
я Степанянц, когда я только что говорил, что я Поповянц?" - "Хорошо, -
ответил Стуруа, - тогда за тебя ответит другой".
Стуруа потребовал, чтобы я разыграл эту сцену. Поэтому, когда среди
выходящих на волю назвали фамилию Поповянца, я вышел и встал вместе с
освобождающимися. Когда же назвали "мою" фамилию - "Степанянц", Поповянц не
шелохнулся, за него откликнулся другой товарищ, а он остался среди тех пяти
человек, которым разрешили переночевать в тюрьме.
Перед тем как открыть перед нами тюремные ворота, нас вновь сосчитали уже
просто "по штукам" - все было в порядке. Открыли ворота, и мы вышли на волю.
Я облегченно вздохнул: наконец-то!
Все быстро разошлись в разные стороны, чтобы вновь не попасть в лапы
полиции. Мы со Стуруа пошли вдвоем, выбирая глухие переулки, и добрались до
конспиративной квартиры Каспаровых.
Как потом мы узнали, наши пятеро товарищей, оставшихся ночевать в тюрьме,
вернулись в камеру, подождали около часа, как мы и договорились раньше между
собой, и поняв, что мы уже находимся в безопасности, вызвали надзирателя и
заявили, что среди них нет Микояна.
Разобраться во всей этой путанице не было никакой возможности. Тогда
взбешенный надзиратель ушел, заявив, что никто из пятерых освобожден не
будет. В конце концов их освободили, а помощник начальника тюрьмы был
арестован.
В архивах сохранился протокол, составленный 15 мая 1919 г. начальником
Бакинской центральной тюрьмы №1. В протоколе описываются события, связанные
с моим побегом из тюрьмы.
Глава 6
ПРОДОЛЖАЕМ БОРЬБУ
Шел 1919 год. Положение молодой Советской республики было тяжелым. Именно
в эти дни, 29 июля, Ленин с большой тревогой говорил: "Мурманск на севере,
чехословацкий фронт на востоке, Туркестан, Баку и Астрахань на юго-востоке -
мы видим, что почти все звенья кольца, скованного англо-французским
империализмом, соединены между собой".
С каждым днем мы все острее чувствовали необходимость установления живой,
непосредственной связи с Москвой, с Центральным Комитетом партии, с Лениным.
Но нас с Москвой разделял фронт контрреволюции.
Письмо в ЦК партии и Председателю Совнаркома Ленину с информацией о
положении в Закавказье и о наших задачах, которое я написал, было отпечатано
на полотне. В нем говорилось, что из-за годичной оторванности Закавказья от
Центра, мы лишены директив и помощи в нашей борьбе. "А Вы или вовсе не
|
|