геометрию),  географии,  литературы,  физики,  химии,  ботаники,   зоологии,
психологии и физиологии. По сравнению с  гимназией,  у  нас  был  обязателен
только один иностранный язык: французский или немецкий - по  выбору.  Помимо
современного армянского языка мы изучали еще и древнеармянский. Кроме  того,
преподавались история и география Армении и педагогика.
   Все это имеет  свое  объяснение.  Дело  в  том,  что  при  царском  строе
запрещалось иметь гимназии и высшие учебные заведения с преподаванием не  на
русском языке. Исключения допускались лишь для некоторых  церковноприходских
школ, духовных семинарий и духовной академии. Поэтому  на  Кавказе  в  обход
царского  закона  учебные  заведения,   формально   называвшиеся   духовными
семинариями,  по  существу  были  армянскими  или  грузинскими   гимназиями,
дававшими  законченное  одиннадцатилетнее   среднее   образование.   Правда,
аттестат нашей семинарии не давал права поступать  в  вузы  России.  Зато  в
Европе с  таким  аттестатом  беспрепятственно  принимали  в  высшие  учебные
заведения.
   Наша семинария была создана еще  в  1824  г.  католикосом  Нерсесом,  имя
которого  и  носила.  На  армянском   языке   она   именовалась   Тифлисская
Нерсесянская армянская духовная школа.  Мне  неизвестно  ни  одного  случая,
чтобы кто-либо из  выпускников  нашей  семинарии  тех  лет  выбрал  бы  себе
духовное поприще.
   Многих из моих одноклассников  нет  уже  в  живых.  Некоторые  из  них  -
Алиханян, Стамболцян, Костанян, Бальян, Гардашьян, Акопян, Еремян, Маркарян,
к сожалению, стали  жертвами  репрессий  1937-1938  гг.  Все  они  посмертно
реабилитированы, и честь их полностью восстановлена.
   Еще  не  закончив  всех  выпускных  экзаменов,  я,  как  и   другие   мои
однокашники, много думал о том, что буду делать после окончания семинарии. В
то время главной задачей я ставил продолжение  политического  образования  и
революционную работу. А для этого мне надо было  еще  два-три  года  целиком
посвятить учебе. Мне казалось, что только после этого  я,  чувствуя  себя  в
какой-то  степени  теоретически  подготовленным  марксистом,   смогу   более
уверенно и активно участвовать в революционной борьбе.
   С этой целью я решил,  как  ни  парадоксально  это  звучит,  поступить  в
Армянскую духовную академию. Она находилась  в  древнем  городке  Эчмиадзине
близ Еревана и была единственным в Армении высшим учебным  заведением,  куда
абитуриенты  из  семинарии  принимались   без   экзаменов.   Обучение   было
бесплатным. Более того, студенты находились на полном обеспечении и  жили  в
интернате. Последнее обстоятельство было для меня немаловажным, принимая  во
внимание мое незавидное материальное положение.
   В создавшейся  обстановке  академия  для  меня  была  идеальным  решением
вопроса. Хорошие отметки в аттестате зрелости служили  известной  гарантией,
что  меня  в  академию  примут.  Такое  же  решение  приняло  и  большинство
семинаристов - моих товарищей по марксистскому кружку.
   18 сентября 1916 г. я получил  уведомление,  что  меня  приняли  в  число
студентов 1-го курса академии, а через два дня я подал прошение  тифлисскому
воинскому начальнику об отсрочке от призыва в армию до окончания обучения  в
академии. Просьба была удовлетворена.
   В академии, кроме ректора и  преподавателя  греческого  языка,  все  были
гражданскими, а не духовными лицами. Изучали мы в основном  историю  древней
Армении средних веков и  нового  времени;  историческую  географию  Армении;
армянскую литературу и язык - начиная с древних времен.
   Я довольно быстро освоился в новой обстановке и уже через несколько  дней
разработал план своих занятий - и  по  основной  программе  академии,  и  по
изучению марксистской литературы. С  однокурсником  Арамом  Шахгальдяном  мы
раздобыли керосиновую лампу, вставали обычно в три часа ночи (когда все  еще
спали), отправлялись в ту аудиторию, в которой занимался весь  наш  курс,  и
работали там до 7 часов  утра,  до  завтрака.  Я  изучал  тогда  третий  том
"Капитала" Маркса. После  первого  тома  "Капитала"  второй  и  третий  тома
усваивались мною довольно легко. Потом, вслед за третьим томом,  я  прочитал
две неоконченные тетради Маркса, вошедшие, как  известно,  в  четвертый  том
"Капитала" ("Теория прибавочной стоимости").
   Сидели мы с Арамом на последней парте, в  самом  конце  аудитории.  Рядом
стояла этажерка для книг: в ней-то мы и хранили десятка полтора книг Маркса,
Энгельса, Ленина, Плеханова и других авторов. Вспоминаю, как во время  общих
курсовых занятий я  незаметно  вытаскивал  два  экземпляра  книги  Каутского
"Аграрный вопрос" (на немецком и  русском  языках)  и  с  увлечением  читал,
одновременно убивая двух  зайцев:  постигая  содержание  книги  и  овладевая
немецким языком,  чтобы  иметь  возможность  читать  классиков  марксизма  в
подлинниках. Занятия эти шли у меня довольно успешно.
   Вскоре по приезде в Эчмиадзин мы организовали марксистский кружок. В него
вошли все товарищи, прибывшие  из  Тифлиса,  и  двое,  окончивших  Шушинскую
семинарию. Мы регулярно получали еженедельную газету "Пайкар", выходившую  в
Тифлисе на армянском языке,  и  активно  обсуждали  статьи,  которые  в  ней
публиковались. Это меня увлекало.
   В декабре 1916 г. я написал свою первую статью и направил ее  в  редакцию
"Пайкара". Статья была острой, полемической, направленной  против  печатного
выступления одного видного дашнакского деятеля по национальному вопросу. Она
появилась в "Пайкаре" без всяких изменений со стороны редакции,  но  цензура
основательно поработала над ней ножницами.
   Я  к  тому  времени  с  работами  Адама   Смита   знаком   не   был,   но
Туган-Барановского уже читал.  Когда  у  нас  начались  дискуссии,  пришлось