Ришелье снова обрушит на  меня  свою  ненависть,  и  тем  не  менее
навлекал ее на себя, упорно впадая в одну и ту же  вину  из-за  неотвратимой
необходимости исполнить свой долг.
     Завоевание  Руссильона,  {80}  падение  Главного  и  всей  его  партии,
непрерывная череда стольких успехов и стольких  отмщений,  такое  могущество
сделали имя кардинала  Ришелье  одинаково  грозным  и  для  Испании,  и  для
Франции. Он возвращался в Париж, как бы справляя  триумф.  Королева  боялась
проявлений его раздражения; и даже сам король не сохранил достаточно власти,
чтобы защитить своих собственных ставленников: у него  не  оставалось  почти
никого, кроме Тревиля {81} и Тиладе, кому он мог бы довериться, и все же ему
пришлось с ними расстаться, чтобы удовлетворить Кардинала. Здоровье короля с
каждым днем ухудшалось; болезнь Кардинала была  безнадежной,  и  он  умер  4
декабря 1642 года.
     Как бы ни радовались враги  Кардинала,  увидев,  что  пришел  конец  их
гонениям, дальнейшее с  несомненностью  показало,  что  эта  потеря  нанесла
существеннейший ущерб государству; и  так  как  Кардинал  дерзнул  столь  во
многом изменить его форму, только он и мог бы успешно ее поддерживать,  если
бы его правление и его жизнь оказались более продолжительными.  Никто  лучше
его не постиг до того  времени  всей  мощи  королевства  и  никто  не  сумел
объединить его полностью в руках самодержца. Суровость его правления  повела
к обильному пролитию крови, вельможи королевства были  сломлены  и  унижены,
народ обременен податями, но взятие Ла-Рошели, сокрушение партии  гугенотов,
ослабление Австрийского дома, такое величие в его замыслах, такая ловкость в
осуществлении  их  должны  взять  верх  над  злопамятством  частных  лиц   и
превознести его память хвалою, которую она по справедливости заслужила.

        ¶II §
                                (1643-1649)

     Я прибыл в Париж  сразу  ж  после  кончины  кардинала  Ришелье.  Слабое
здоровье короли и его нежелание доверить королеве своих детей  и  управление
королевством побуждали меня надеяться,  что  вскоре  передо  мной  откроется
широкая  возможность  ей  послужить.  Я  застал  двор  в  кипучем  волнении,
взбудораженным смертью кардинала Ришелье и все еще во  власти  его  влияния.
Его родственники и ставленники сохраняли все дарованные им  преимущества,  и
король,  который  ненавидел  Кардинала,  не  осмеливался  отступить  от  его
предначертаний.  Он  допустил,  чтобы  его  министр  распорядился  в   своем
завещании главнейшими должностями и важнейшими назначениями и королевстве  и
чтобы поставил кардинала Мазарини {1} главою Совета и первым министром.
     Между тем здоровье короля день ото дня ухудшалось. Предвиделись широкие
гонения на родственников и  ставленников  кардинала  Ришелье  независимо  от
того, достанется ли регентство одной королеве или его разделит с нею  Месье.
Все дела вершились тогда кардиналом Мазарини, г-ном де Шавиньи  и  г-ном  де
Нуайе, и  по  этой  причине  любые  перемены  могли  быть  чреваты  для  них
опасностями. Первым задумал обеспечить себя от них г-н де  Нуайе  и  с  этою
целью внушил королеве надежды склонить короля с помощью его духовника {2}  к
утверждению ее единоличною регентшей. Кардинал Мазарини и  г-н  де  Шавиньи,
чтобы добиться расположения короля, ибо они  не  исключали  возможности  его
выздоровления,  приняли  меры  иного  рода  и   предложили   ему   подписать
декларацию, которой  учреждался  при  королеве  Непременный  Совет  в  целях
ограничения  ее  власти  регентши  и  недопущения  к  государственным  делам
подозрительных лиц. Хотя это  предложение  с  несомненною  очевидностью  шло
вразрез с интересами королевы и было выдвинуто без ее ведома, король тем  не
менее не хотел дать на  него  согласие:  он  не  мог  решиться  объявить  ее
регентшей и еще того менее - разделить власть между ней и Месье.  Он  всегда
подозревал королеву в связях с испанцами и не сомневался, что,  сверх  того,
ее подстрекает еще г-жа  де  Шеврез,  которая  тогда  выехала  из  Англии  и
поселилась в Брюсселе. {3}  К  тому  же  причастность  Месье  к  договору  с
Испанией, {4} хоть ему недавно и было даровано прощение за это,  и  душевная
неприязнь, неизменно питаемая королем  к  этому  принцу,  удерживали  его  в
нерешительности, которую, возможно, он  так  и  не  преодолел  бы,  если  бы
условия декларации, предложенной ему кардиналом Мазарини и г-ном де Шавиньи,
не  давали  ему  столь  желанного  средства  ограничить  власть  королевы  и
поставить ее в зависимость от Непременного Совета.
     В этот Совет должны были пойти  Месье,  Принц  {5}  кардинал  Маэарини,
Канцлер, {6}  г-н  де  Нуайе  и  г-н  де  Шавиньи,  причем  декларацией  {7}
предусматривалось, что королева не вправе принимать какие-либо  решения  без
их ведома и одобрения. Этот  проект  кардинал  Мазарини  и  г-н  де  Шавиньи
тщательно скрывали от королевы. Когда его сообщили г-ну де Нуайе,  тот  стал
возражать и высказался в том смысле, что никогда не даст на  него  согласия.
Эта откровенность привела вскоре к его падению. Кардинал Мазарини и  г-н  де
Шавиньи, не сомневаясь, что г-н де Нуайе пожелает за их счет укрепиться  при
королеве и перескажет ей сделанное ему сообщение, решили  отставить  его  от
дел, опасаясь, как бы он, войдя в силу, когда королева  будет  провозглашена
регентшей, не отставил от дел их самих. Г-н де Нуайе, как они и  предвидели,
уведомил королеву о содержании декларации и обо  всем,  что  предпринималось
для ограничения ее власти. Ее это  сильно  уязвило:  в  тесном  кругу  своих
приближенных она  жаловалась  на  тяжкое,  как  она  говорила,  оскорбление,
которого никогда не сможет простить, и кто хотел оставаться  при  ней,  тому
подобало прекратить посещения кардинала Мазарини и г-на де Шавиньи.
     Так