рюлери, вздумал отправиться с графом Гито на  его  розыски,  чтобы,
запасшись в его доме съестным, привезти его Принцу, который, однако, не  мог
оставаться в том месте, где они с ним расстались, из-за  подхода  упомянутых
выше войск. Еще  раньше  Принц  отослал  своего  камердинера  в  Шатильон  с
приказанием привратнику держать ворота парка открытыми, так что при нем были
лишь герцог Ларошфуко и принц  Марсийак,  с  которыми  он  и  направился  по
шатильонской дороге. Принц Марсийак двигался на сто  шагов  впереди  Принца,
герцог Ларошфуко на том же расстоянии позади, чтобы, предупрежденный тем или
другим, он мог улучить время спастись. Не  успев  проехать  в  этом  порядке
сколько-нибудь значительное расстояние, они услышали пистолетные выстрелы  с
той стороны, куда направился посланный в Шатильон  камердинер,  и  сразу  же
увидели показавшихся с левой руки и рысивших к  ним  четырех  всадников.  Не
усомнившись, что это  -  преследователи,  и  решив  с  ними  сразиться,  они
свернули с дороги и устремились на них с намерением скорее пасть, чем даться
в их руки живыми. Но в этих всадниках они узнали  графа  Гито  и  Шаваньяка,
которые их разыскивали в сопровождении еще двух дворян.  Принц,  справедливо
сочтя, что встреча с нарочным, о которой я только что рассказал,  несомненно
откроет тайну его проезда,  поспешно  направился  в  Шатильон,  но  так  как
требовалось проделать за один день тридцать пять лье, и  притом  на  тех  же
конях, необходимость  их  покормить  задержала  его  на  несколько  часов  и
предоставила Сент-Мору время, нужное, чтобы настигнуть Принца. Тем не  менее
он не встретился с ним; {15} впрочем, впоследствии  он  как-то  сказал,  что
видел проезжавшего мимо Принца, но не пожелал учинить на него нападение.
     Это  путешествие   Принца   изобиловало,   как   я   сказал,   опасными
происшествиями, и даже самые незначительные из  них  угрожали  ему  захватом
королевскими  силами  или  смертью.  Все  же  он  благополучно  добрался  до
Шатильона, где расспросил об армии, к которой хотел прибыть,  и  узнал,  что
она располагается в восьми лье оттуда,  под  Лори,  близ  Орлеанского  леса.
Проделав со всей возможной поспешностью отделявшее его от армии  расстояние,
он наткнулся на ее аванпосты,  и  несколько  всадников  устремились  к  нему
навстречу с окликом: "Кто идет?". Когда его  опознали,  всю  армию  охватила
нежданная и не поддающаяся описанию радость. {16} Никогда ей не  было  столь
же необходимо, чтобы он находился при ней, и никогда она не была так  далека
от надежды на его прибытие. Рознь между герцогами Немуром  и  Бофором  росла
день ото дня, и распри вождей на глазах у всех влекли к верной гибели  армию
- последнюю и единственную надежду партии, тогда как присутствие  поблизости
короля и его армии должно было бы с особою силою обязать этих военачальников
поставить общее благо превыше своих личных раздоров. Положить им конец  было
слишком важно для Принца, чтобы  он  не  взялся  за  это  со  всей  мыслимою
горячностью, и ему тем легче было добиться осуществления этой цели, что  его
прибытие, отстраняя их от командования, вместе с тем  устраняло  и  основной
повод ко взаимной зависти и вражде. Принц двинул армию в Лори,  где  дал  ей
однодневный отдых. Сам он провел там еще  три  или  четыре  дня,  в  течение
которых  его  армия  успела  подойти  к   Монтаржи,   который,   не   оказав
сопротивления, сдался. Этот город покинули без промедления, потому что в нем
было  изобилие  хлеба  и  вина,  которыми  в   случае   нужды   можно   было
воспользоваться, и еще для того, чтобы  явить  пример  мягкости,  что  могло
выгодно обернуться для партии в других городах.
     Армия,  выйдя  из  Монтаржи,  направилась   в   Шато-Ренар.   Туда   же
одновременно с нею прибыл из Парижа Гурвиль доложить Принцу соображения  его
друзей по поводу образа действий, которого ему должно держаться относительно
Месье  и  Парламента.  Их  суждения  были  весьма  различны,  ибо  некоторые
советовали ему оставаться при армии, потому что решения Месье  и  Парламента
неизменно будут зависеть от хода событий в этой войне  и  еще  потому,  что,
пока он будет стоять во главе внушительной  армии,  в  его  власти  будет  и
партия, тогда как, уехав в Париж, он лишит свою армию того уважения, которое
ей сообщило его присутствие, не говоря уж о том,  что  недопустимо  оставить
командование в руках тех же лиц, чья рознь и зависть едва не вызвали столько
неурядиц и бедствий. Г-н де  Шавиньи,  напротив,  извещал  Принца,  что  его
присутствие в Париже безусловно необходимо; что двор и новый  кардинал  Рец,
{17} ранее коадъютор Парижский, с каждым днем усиливают  в  Парламенте  свои
происки и в конце концов втянут в них  и  герцога  Орлеанского,  если  Принц
лично не прибудет в Париж, дабы извлечь его из зависимости,  в  которой  тот
ныне находится, и приставить к нему вместо кардинала Реца г-на де  Рогана  и
г-на де Шавиньи. В заключение своих советов и те  и  другие  указывали,  что
крайне необходимо предпринять  против  армии  короля  что-нибудь  достаточно
крупное и что решение всего - в счастливом исходе предпринятого.
     Тогда же Принцу стало известно, что подразделение королевской армии под
командованием маршала Окенкура все еще располагается на  отстоящих  друг  от
друга квартирах, совсем недалеко от Шато-Ренара, и что на следующий день оно
должно соединиться с войсками г-на де Тюренна. Это сообщение побудило Принца
к решению двинуться тем же вечером со всей  своей  армией  прямо  на  войска
маршала Окенкура, не дав ему времени собрать их вместе и отступить к г-ну де
Тюренну. Успех оправдал его ожидания: сначала  он  проник  в  две  войсковые
квартиры, которые подали сигнал тревоги другим, что тем не менее не помешало
ему тотчас овладеть всеми пятью. Первые  четыре  не  оказали  сопротивления.
Построившись в боевой порядок  с  восемью  сотнями  кавалеристов  на  берегу
ручья, переправляться через который можно было только  поодиночке  по  очень
узкой и очень разрушенной запруде, маршал Окенкур сделал вид, что собирается
драться за  эту  переправу,  дабы  оградить  от  нападения  неприятеля  свою
располож