сячески старались успокоить народ, они  не  смогли  помешать  тому,
чтобы все улицы мгновенно не оказались  перегорожены  баррикадами.  Горожане
все же сохранили почтительность к Принцу и его высшим офицерам, но где их не
было, там повсюду нарастало всеобщее возбуждение.  Терпеть  такое  положение
дел было более невозможно. Войска, как я сказал, удерживали Гравские  ворота
и  половину  ведущей  к  ним  улицы;  народ  вооружился;  все   улицы   были
перегорожены баррикадами и повсюду расставлены  дозоры.  Близилась  ночь,  с
наступлением которой нужно было ждать усиления беспорядков. Принц понял, что
ему придется либо с позором выйти из города, либо отдать его на разграбление
или поджечь. И то и другое решение было бы одинаково пагубным для его  дела,
так как, если бы он покинул Ажен, туда были бы впущены войска короля, а если
бы предал его огню, такая расправа подняла бы  против  него  нею  провинцию,
важнейшие города которой еще держали его сторону. Эти соображения  заставили
его стремиться к какому-нибудь умиротворению, которое с соблюдением  внешней
благопристойности спасло бы его достоинство и вместе с тем доставило бы  ему
предлог простить народу его вину. Герцог Ларошфуко  поговорил  с  виднейшими
горожанами и склонил; их отправиться в  магистрат,  дабы  послать  к  Принцу
кого-нибудь из них  своим  представителем  с  поручением  попросить  у  него
прощения и молить о том, чтобы он явился на их собрание указать способы, как
им сохранить Ажен в повиновении и преданности, в которых они ему  поклялись.
Принц явился туда и сказал, что его намерение неизменно состояло лишь в том,
чтобы оставить им ничем не ограниченную свободу, и что войска вошли в  город
не для чего иного, как для того, чтобы облегчить горожанам его  охрану,  но,
поскольку они этого не хотят, он готов их увести, однако  же  с  тем,  чтобы
город своим иждивением набрал полк пехоты,  офицеров  которого  назначит  он
сам. Эти условия были  с  готовностью  приняты.  Баррикады  были  разобраны,
войска вышли, и город стал спокоен и послушен, как до восстания. Хотя  Принц
и не мог доверять столь сомнительной покорности, все же он пробыл  некоторое
время в Ажене, дабы вернуть город к его обычному состоянию.
     Тогда  же  он  получил  известие,  что   фландрская   армия   {1}   под
командованием герцога Немура и войска герцога Орлеанского под  командованием
герцога Нофора соединились и направляются к реке Луаре.  Узнав,  что  внутри
Франции появилась испанская армия, которую он так долго ждал и которая может
двинуться на помощь Муроку или прийти на соединение с  ним  в  Гиень,  Принц
испытал чувство радости. Но к этой радости примешалось и  беспокойство;  ему
стало известно, что нелады и взаимная неприязнь между  герцогами  Немуром  и
Бофором дошли до чрезвычайно опасной крайности: {2} они решительно не  могли
ужиться, а сил каждого из  них  по  отдельности  недоставало  на  то,  чтобы
противостоять королевской армии под командованием г-на де Тюренна и  маршала
Окенкура, усиленной к тому же войсками, которые привел Кардинал из  Германии
и из соседних с резиденцией двора местностей.
     Приказания,  отданные  Принцем  герцогу   Немуру,   предписывали   тому
переправиться через реку Луару, чтобы оказать помощь Мурону и вслед  за  тем
сразу же двинуться к Гиени. Герцог Бофор получал совершенно  противоположные
приказания от герцога Орлеанского, который не мог согласиться на уход  армии
из-под Парижа и опасался, как  бы  народ  и  Парламент  не  изменили  своего
настроения, увидев, что армия  г-на  де  Немура  идет  в  Гиень,  тогда  как
королевская остается у них под боком. Коадъютор Парижский,  как  никто  иной
пользовавшийся в то время доверием герцога  Орлеанского  и  жаждавший  стать
кардиналом, еще больше усиливал его опасения и колебания.  Он  настаивал  на
удержании армии по эту сторону Луары, не только чтобы сделать ее бесполезной
для Принца, врагом которого он был, но и с целью показать тем  самым  двору,
что он полновластный хозяин образа действий Месье и в состоянии ускорить или
замедлите продвижение армии, смотря по тому, что отвечает его интересам.
     С другой стороны, г-н де Шавиньи прислал Принцу несколько писем, торопя
его покинуть Гиень  и  прибыть  к  армии,  где  его  присутствие  безусловно
необходимо. Он указывал, что если армия распадется, то  Принц  лишится  всех
своих средств и возможностей, и, напротив, если  он  одержит  успехи  внутри
королевства на глазах у короля, то сразу же восстановит  свое  положение  не
только в Гиени, но и в своей собственной партии. Это  были  не  единственные
соображения г-на де Шавиньи; вынашивал он и более дерзновенные  замыслы:  он
стремился руководствовать Месье, дав ему понять, что руководствует  Принцем,
и  обеспечить  себе  неограниченную  власть  над  образом  действий  Принца,
показав, что располагает ею в  отношении  образа  действий  Месье.  В  своих
расчетах он заходил еще дальше:  с  самого  начала  войны  он  приложил  все
усилия, чтобы стать посредником между. Принцем  и  Месье  и  склонить  их  к
примирению, и сблизился с герцогом Роганом,  полагая,  что  тот  может  быть
одинаково полезен ему и около Месье и около Принца. Он  находил  также,  что
при посредстве г-на де Фабера, {3} коменданта Седана, принял все необходимые
предосторожности и в отношении Кардинала. И так как он не ставил пределов ни
своему честолюбию, ни своим упованиям, то нисколько не усомнился в том, что,
добившись частного мира, будет избран и  для  ведения  вместе  с  Кардиналом
переговоров об общем. Он  также  проникся  уверенностью,  что,  принимая  во
внимание высокое мнение, которое Принц может создать о нем у испанцев, успех
переговоров будет поставлен ему в заслугу, а их неудача, напротив,  навлечет
на Кардинала посрамление и порицание, и что, таким образом,  он  вернется  к
руководству государственными делами или прославляемый  за  заключение  мира,
или хотя бы  имея  то  преимущество,  что  разрыв  переговоров  всеми  будет
поставлен в вину Кардиналу. Доводы, приведенные г-ном де  Шавиньи  в  пользу
этой поездки, с легкостью убедили Принца; но главным побуждением к ней  было
его нете