ь  исполнить  это,  королева  повелела  ей  подчиниться  и  послала
вдогонку приказание не являться впредь ко  двору.  Г-жа  де  Шеврез,  герцог
Бофор и Высокомерные сочли, что эта немилость распространяется и  на  них  и
что это - вызов их партии. Кардинал Мазарини  слишком  хорошо  видел,  какие
возможности открывает пред ним подобное положение дел, чтобы не использовать
его в своих целях. Он решил, что наступила пора открыть их перед всеми и что
королева способна внять обвинениям, которые он собирался предъявить  герцогу
Бофору: тот был арестован и  перевезен  в  Венсеннский  лес.  {42}  Не  могу
сказать, была ли причина его заточения  мнимою  или  истинной,  но  кардинал
Мазарини распространил в свете, что  герцог  Бофор  изобличен  в  преступном
умысле против его особы  и  что  в  различных  местах,  где  ему  предстояло
проехать, его поджидали убийцы. {43} Некоторые сочли - и это  представляется
мне более  правдоподобным,  -  что  герцог  Бофор,  перемудрив  в  хитрости,
намеренно  посеял  в  Кардинале  тревогу,  полагая,  будто  достаточно   его
напугать, чтобы выгнать из  королевства,  и  что  именно  в  этих  видах  он
устраивал тайные сборища и старался выдать их за совещания заговорщиков.
     Но каковы бы ни были замыслы  герцога  Бофора,  из-за  них  он  лишился
свободы. Генерал-полковник швейцарцев Лашатр {44} получил приказ  сложить  с
себя должность, Высокомерные были рассеяны, г-жа де Шеврез  выслана  в  Тур.
Кардинал  оказался  полновластным  хозяином  положения,  и  его  близость  с
королевою не вызывала больше сомнений. Я был слишком поверхностно  связан  с
герцогом Бофором, чтобы разделить с ним немилость, но  все  еще  поддерживал
дружеские отношения с г-жой де Шеврез: я был уверен,  что  она  не  знала  о
намерениях  герцога  Бофора  и  несправедливо  подверглась   преследованиям.
Королева еще  сохраняла  ко  мне  благосклонность,  и  воспоминания  о  моей
преданности в былые дни не полностью изгладились из ее памяти; но  она  была
слишком сильно увлечена кардиналом Мазарини, чтобы долго сохранять  чувства,
которые были тому неприятны.
     Двор был усмирен, герцог  Бофор  арестован,  г-жа  де  Шеврез  удалена,
герцог Вандом, герцог  Меркер  и  епископ  Бовезский  отправлены  в  ссылку,
президент Барийон заточен в Пиньероль, {45} клика  Высокомерных  рассеяна  и
смешана с грязью. Я был почти единственным из  друзей  г-жи  де  Шеврез,  не
испытавшим особой опалы. Кардинал меня не любил. Он пожелал довести меня  до
необходимости  либо  вызвать  неудовольствие  королевы,  либо   окончательно
порвать  с  г-жой  де  Шеврез.  Преследуя  эту  цель,  он  побудил  королеву
поговорить со мной с большою доброжелательностью и, среди всего  остального,
сказать, что, уверенная в моей преданности и дружеских чувствах,  которые  я
неизменно обнаруживал по отношению  к  ней,  она  находит,  что  я  не  могу
отказать ей в их подтверждении, и вправе  ожидать  этого  от  меня  как  моя
добрая приятельница, даже если бы я  не  пожелал  считаться  с  ее  саном  и
властью.  Она  распространилась   о   неблагодарности   герцога   Бофора   и
Высокомерных  и  после  многочисленных  жалоб  на  г-жу  де   Шеврез   стала
настаивать, чтобы я прекратил всякие сношения с нею и перестал быть одним из
ее ближайших друзей. Она также выразила желание, чтобы  я  стал  сторонником
кардинала Мазарини. Я со всею почтительностью поблагодарил ее за  доверие  к
моей преданности. Я постарался ее убедить, что никогда не стану равнять  мои
обязанности по отношению к ней с дружескими чувствами к г-же  де  Шеврез;  я
сказал, что должен беспрекословно  повиноваться  запрещению  поддерживать  в
будущем какие-либо сношения с нею,  и,  больше  того,  сделаюсь  злейшим  ее
врагом, едва мне покажется, что она и в самом деле пренебрегла своим долгом,
но вместе с тем молю принять во внимание, что, столь долго связанный с г-жой
де  Шеврез  во  всем,  что  касалось  службы  королеве,  я   не   могу,   по
справедливости, перестать быть ее другом, пока на ней не  будет  иной  вины,
кроме той, что она не по душе кардиналу Мазарини; что я хочу быть  другом  и
покорнейшим слугой этого министра, пока она, королева, удостаивает его своим
доверием, и, больше того,  готов  принять  его  сторону  и  во  всех  других
случаях, но, поскольку дело идет о его личных отношениях с г-жой де  Шеврез,
я прошу как о милости,  чтобы  мне  было  дозволено  держаться  моих  давних
привязанностей. Мне тогда покидалось, что мой ответ не оскорбил королеву, но
так  как  Кардинал  нашел  его  чересчур  сдержанным,  то   побудил   и   ее
неодобрительно отнестись к нему, и по длинному ряду проявлений ее  неприязни
ко мне я понял, что сказанное мною в тот раз  окончательно  восстановило  ее
против меня. Тем не менее я соблюдал предписанное  мне  королевою  поведение
относительно г-жи де Шеврез, дав последней полный и подробный отчет во всем.
Вторично погубив  себя  из-за  того,  чтобы  не  порывать  с  ней  дружеских
отношений, я не нашел в последующем с ее стороны хоть сколько-нибудь большей
признательности, чем та, которую только что нашел  в  королеве,  и  г-жа  де
Шеврез с такою же легкостью забыла в  изгнании  обо  всем,  что  я  для  нее
сделал, с какою королева забыла об  оказанных  мною  услугах,  когда  у  нее
явилась возможность за них отплатить.
     Между  тем  герцог  Энгиенский,  обнаружив  по  своем  возвращении   те
перемены, о которых я говорил выше,  и  не  располагая  средствами  выразить
находившемуся в тюрьме герцогу Бофору свое возмущение по поводу происшедшего
между г-жой де Лонгвиль и г-жою де Монбазон, предоставил Колиньи  драться  с
герцогом Гизом, {46} замешанным в это дело. Колиньи был тщедушен, неловок  и
только поднялся после долгой болезни.  Чтобы  передать  свой  вызов  герцогу
Гизу, он выбрал д'Эстрада, {47} впоследствии  маршала  Франции;  герцог  Гиз
обратился к Бридье, {48} и противники встретились  на  Королевской  площади.
Герцог Гиз, беря шпагу в руку,  сказал  Колиньи:  "Нам  предстоит  разрешить
давний спор {49} наших фамилий, и люди увидят, какое различие должно  делать
между кр