же верно, как то, что Бог справедлив, и Италия бессмертна».
 Вдохновленный криками толпы, он вернулся обратно в комнату, двери которой 
закрылись за ним. Тогда казалось невероятным, что это было его последнее 
публичное выступление в Риме, и что эти двери уже никогда не откроются перед 
ним.
 Через два дня его энтузиазм угас. В течение нескольких дней все силы 
Тройственного союза, дислоцированные в Африке, были пленены и угроза высадки на 
противоположном побережье Средиземного моря стала реальностью. Гитлер считал, 
что она будет проведена в Сардинии, по мнению Муссолини — на Сицилии, и на 
совещании генералитета на вилле Торлония он заявил, что этому необходимо 
противопоставить сильное сопротивление, ибо ни о политическом урегулировании, 
ни о сепаратном мире речи идти не может. 10 июля после ожесточенной 
бомбардировки наступление началось. Несколько дней войска союзников шли по 
равнинам Катаньи, и всю эту неделю Муссолини то пребывал в состоянии напускного 
спокойствия, то преисполнялся нескрываемой злобой по отношению к отступавшим 
итальянским войскам.
 Король, настроение и поведение которого менялись столь часто, что заговорщики 
уже начали сомневаться, займет ли он когда-нибудь хоть какую-то определенную 
позицию, наконец решил, что откладывать больше нельзя. Независимо от фашистов, 
с которыми по-прежнему поддерживались необходимые контакты, он, по совету 
Генерала Кастельяно и герцога д'Аквароне, решил арестовать Муссолини в 
понедельник или в четверг, когда тот придет в Квиринальский дворец или на виллу 
Савойя для обычной аудиенции. Он спросил маршала Бадольо, готов ли он заменить 
Муссолини на посту главы правительства, и тот согласился, предложив 
нефашистскую администрацию, возглавляемую социалистом Иваноэ Боиоми и бывшим 
премьер-министром Витторио Эммануэле Орландо. Затем Кастельяно встретился с 
Аквароне, чтобы обсудить детали ареста и меры, которые следует предпринять в 
случае возникновения стихийного сопротивления сторонников Муссолини, в 
частности генерала Гальбиати, возглавлявшим, во многом благодаря Петаччи, 
фашистскую милицию.
 Тем временем участники фашистского заговора также решили, что ждать больше 
нельзя. Разделяемые взаимными подозрениями, кляузами и разнонаправленными 
личными интересами, они были едины в одном: в случае крайней необходимости, 
которая и возникла в связи с вторжением на Сицилию, необходимо вновь собрать 
Великий фашистский совет — высший конституционный орган управления, созданный 
дуче, но не созывавшийся с начала войны. 16 июля несколько крупных партийных 
чиновников, которые должны были выступать на региональных митингах, 
запланированных еще до вторжения на Сицилию, встретились в Риме с дуче и 
настояли на необходимости созыва Совета для того, чтобы Муссолини доложил о 
ситуации, которая день ото дня становилась все более тревожной. Поначалу 
Муссолини отверг эту идею, но затем согласился и назначил дату для проведения 
Совета на следующую неделю, субботу, 24 июля.
 На той же неделе в понедельник Гитлер попросил Муссолини незамедлительно 
встретиться с ним где-нибудь в Италии. Обеспокоенный более чем когда-либо 
сообщениями об антигерманских настроениях в Италии, о массовой сдаче в плен 
итальянских подразделений на Сицилии, об их отказе координировать свои действия 
с германской армией, он надеялся укрепить сопротивление итальянцев, заставив 
дуче дать согласие на то, чтобы руководство итальянской армией перешло к 
немецкому верховному командованию. Муссолини прилетел в Тревизо из Римини, сидя 
за штурвалом своего собственного самолета. Там на летном поле он и встретил 
Гитлера и вместе с ним отправился на виллу сенатора Акилле Гаджиа в Фельтре, 
расположенную на южных склонах Доломитов. Эта вилла, по описанию Муссолини, 
«напоминала собой лабиринт, который кое-кто даже называл жутковатым. Это было 
нечто вроде рисунка кроссворда, загнанного в стены дома». Атмосфера была 
официально-натянутой.
 Это была их тринадцатая встреча и проходила она по уже известной схеме. Почти 
три часа, с одиннадцати до двух, говорил Гитлер. То, что он хотел сказать, было 
весьма просто и прозрачно. Нужно было только одно — сражаться и сражаться, в 
Италии и в России, пока Тройственный союз не одержит победу. Конечно, без жертв 
на этом пути никак не обойтись. В Германии в батареях ПВО служат 
пятнадцатилетние мальчишки. В Италии же, как выясняется, совсем другой подход. 
Войска сражаются не так, как следует, гражданская администрация недостаточно 
авторитарна, народ поддался пораженческим настроениям; необходимо принять более 
решительные меры, а трусов, предателей и некомпетентных руководителей 
расстреливать; итальянская армия должна перейти под германское командование. 
Муссолини тихо сидел на краю большого кресла, положив ногу на ногу, и слушал, 
сцепив кисти рук на коленях. Его явно мучили боли и порой он со вздохом 
выпрямлял спину, судорожно стискивая руки. Периодически он вытирал тыльной 
стороной руки губы, после чего обычно доставал платок, чтобы стереть с лица 
крупные капли пота. Но говорил он всего лишь дважды — один раз, когда исправлял 
неверные данные по количеству населения на Корсике, и второй, когда вошедший 
секретарь передал ему какую-то записку, прочитав которую, дуче сказал 
по-немецки: «В этот момент враг бомбит Рим».
 После того как итальянцы обсудили между собой ситуацию, возникшую в связи с 
этим авианалетом, Гитлер продолжал. Однако казалось, что Муссолини его почти не 
слушал, так что когда объявили перерыв на обед, он произнес: «Я очень расстроен 
при мысли о том, что нахожусь в столь трудный час вдали от Рима. Что же 
подумают римляне?».
 Не беспокоившиеся о том, что скажут о них римляне, три итальянских делегата — 
помощник секретаря министерства иностранных дел Бастианини, посол Альфиери и