Муссолини же продолжат игнорировать все доходившие до него сообщения подобного 
рода. Рашель говорила ему о получаемых ею предостережениях, но он уговаривал ее 
не паниковать, то же самое делала его сестра Эдвига, но он просил ее не 
драматизировать ситуацию. В апреле испуганная Анджела Курти пришла сказать ему, 
что король частенько принимает не только диссидентствующих генералов, но и 
политиков-антифашистов, однако Муссолини, будучи уверен, что двор глух к мнению 
либеральной общественности, ответил, что он полностью доверяет королю и уверен 
в его лояльном отношении к нему. Несколько недель спустя секретарь партии 
сообщил ему о заявлении, сделанном в Марокко сыном Бадольо о том, что его отец 
вскоре станет преемником Муссолини. Со всей Италии приходили сообщения о том, 
что фашисты собираются сместить его, однако он снова не внял предупреждениям. 
Даже папа направил через своего посланника предложение о проведении секретной 
встречи, дабы сообщить ему информацию, которой, по мнению Ватикана, Муссолини 
не располагал. Последний, однако, отклонил это предложение, заявив, что во 
время недавней встречи Его Величество заверил дуче в своей дружбе.
 Тщательно скрывая опасения, которые возбуждали в нем эти повторявшиеся 
предупреждения, отбрасывая наиболее тревожные сообщения Министерства торговли, 
стараясь не думать о множащихся забастовках на промышленном Севере, 
интерпретируя их как «махинации буржуазии», Муссолини демонстрировал 
спокойствие своим оппонентам, как будто ничего не происходило. Он слишком занят 
войной, чтобы его беспокоило что-то другое, «политическая ситуация, — говорил 
он, — целиком и полностью зависит от военных», и победа на поле битвы заставит 
замолчать всю оппозицию. И Муссолини продолжал утверждать, что победа в войне 
все еще возможна, главное, чтобы армия воспряла духом. Отступление Роммеля 
несомненно затянет войну, но конечный результат ее не подлежит сомнению. 
Ситуация в Тунисе была серьезной, но не безнадежной. Дуче верил в необходимость 
скорейших переговоров с Россией, что должно было высвободить силы Германии для 
сосредоточения на угрозе в районе Средиземноморья. 26 марта Муссолини отправил 
поздравление Гитлеру по поводу стабилизации Восточного фронта после сражения 
под Сталинградом, в котором он предположил, что Россия теперь ослабла «до такой 
степени, что еще долгое время не может даже надеяться на то, чтобы вновь 
превратиться в серьезную угрозу», и что фюрер должен отвлечься от «русского 
эпизода». Гитлер даже не помышлял об этом. По словам Дино Альфиери, 
итальянского посла в Берлине, он был «захвачен навязчивой, фанатичной идеей 
разгромить Россию». Будучи обеспокоен позицией дуче, сообщениями о растущих 
антигерманских настроениях в Италии, смещением генерала Кавальеро в пользу 
Амброзио — «ненадежного генерала-политика» — и упорными слухами о том, что 
Чиано отбыл послом в Ватикан для проведения там переговоров о сепаратном мире, 
Гитлер попросил дуче приехать в Германию для обсуждения сложившейся ситуации. 
Встреча была назначена на 7 апреля в замке Клессхайм около Зальцбурга.
 Муссолини очень не хотелось ехать. Он еще не пришел в себя после необычайно 
тяжелого приступа болезни и боялся, что немцы выкажут свое презрение к тому, 
что он путешествует со своим врачом, делающим ему уколы, и поваром, который 
готовит ему особую пищу. На этот раз болезнь прихватывала его несколько раз в 
дороге и по приезде он выглядел, по словам Геббельса, «как сломленный старик». 
Его инвективы о необходимости заключения мира с Россией, требования о 
возвращении итальянских войск с других фронтов на родину для ее защиты, просьба 
к немцам предоставить Италии большую военную и финансовую поддержку — все это 
было забыто. Он даже не упомянул о необходимости новой европейской хартии по 
вопросу о мире на Западе, то, о чем он много говорил в Риме. Выступал он 
равнодушно, а потом и вовсе предоставил возможность говорить фюреру, оставив за 
собой обязанность молча выслушивать объяснения и прогнозы фюрера. По мнению 
Альфиери, дуче думал, во что выльется для итальянской армии, находящейся в 
Тунисе, намерение Гитлера начать новое наступление в России. На следующий день 
он был вынужден внезапно покинуть зал из-за неожиданного приступа желудочных 
колик и, принимая лекарства в соседней комнате, сказал: «Фюрер хочет, чтобы 
меня обследовал его собственный врач. Я отказался, потому что уже сам поставил 
себе диагноз. Это называется „погребальной процессией“. Он казался столь 
подавленным и невнимательным, что фюрер, сообщивший об этом Деницу по 
завершении визита, впервые поинтересовался, действительно ли „дуче готов идти 
до конца“.
 На обратном пути в Италию Муссолини почувствовал себя лучше и — как это 
случалось всегда, когда он возвращался домой из Германии — первые несколько 
дней он вел себя так, как должен был вести себя диктатор. Он угрожал новыми 
арестами и давал инструкции относительно постройки новой тюрьмы для 
антифашистов. Он выгнал Кармине Сенизе с поста начальника полиции за то, что 
тот не смог покончить ни с забастовками в Турине и Милане, ни с подпольной 
печатью и разраставшимся черным рынком, назначив на эту должность более 
сурового Ренцо Кьеричи. Дуче также сместил Альдо Видуссони с должности 
секретаря партии, заменив его Карло Скорца, одного из тех, кто участвовал в 
убийстве фашистскими головорезами в 1925 году лидера либералов Джованни 
Амендолы. Он пошел дальше, составив план проведения региональных митингов, на 
которых фашистские лидеры должны были обратиться к народу, вдохновляя его на 
борьбу до победного конца. «Они говорят, что я кончился как политик, — мрачно 
говорил он Боттаи, в который раз удовлетворяя свою страсть к завуалированным 
угрозам, — что я ухожу, что со мной покончено. Хорошо же, они еще увидят…»
 В годовщину взятия Аддис-Абебы он вышел на балкон Палаццо Венеция, чтобы 
выступить перед народом, собравшимся внизу на площади. «Я чувствую, что ваши 
голоса наполнены непоколебимой верой, — кричал он с юношеским вдохновением. — 
Не бойтесь и боритесь за победу. Все ваши жертвы будут вознаграждены. Это так