Кларетте, кроме разве что нескольких скромных подарков да иногда 500 лир на 
платье. Это действительно была правда, но при этом невозможно было скрыть, что 
она носит дорогие костюмы и благоухает не менее дорогими духами, которыми 
спешили снабдить ее пронырливые римские коммерсанты и расчетливые дельцы. Никто 
не хотел верить в скромность Муссолини по отношению к Кларетте (и справедливо), 
считая что все ее расходы оплачиваются за счет налогоплательщиков. Последние, 
конечно, не могли знать, что кольцо с огромным бриллиантом было подарено ей 
банкиром, искавшим ее покровительства, что пальто из норки — подарок человека 
из окружения ее брата, который также заключил выгодный контракт с министром 
труда. Всякий раз, когда люди вспоминали о «скандале Петаччи», они больше 
обсуждали поступки членов ее семьи, нежели самой Кларетты. Все знали, что перед 
войной ее родители построили роскошную современную виллу с черными мраморными 
ваннами в фешенебельном районе Каталацци и верили, что за все заплатил 
Муссолини. То же повторялось, когда речь заходила об экзотической спальне 
Кларетты, стены которой были сплошь облицованы зеркалами, а громадная, покрытая 
шелком, кровать возвышалась посреди, словно царский престол. Но Муссолини вовсе 
не платил за все это, хотя властная синьора Петаччи не раз напоминала дочери о 
том, чтобы она попросила дуче о подобных маленьких услугах. Кларетта не 
осмеливалась даже заикнуться об этом. Когда же дуче впервые приехал на виллу, 
то на вопрос ее тщеславных хозяев, нравится ли она ему или нет, он грубовато 
ответил: «Не очень».
 Самым ненавистным членом семьи Кларетты был ее брат Марчелло, — один из врачей 
итальянских ВМФ — делавший деньги на контрабанде золота и использовавший для 
этого дипломатическую почту. Не брезговал он и нелегальной торговлей 
иностранкой валютой. Не стеснялся он и широко рекламировать свою дружбу с дуче, 
что, естественно, открывало ему превосходные возможности заключения выгодных 
контрактов и осуществления нужных назначений. Однако дуче не помогал Марчелло 
делать деньги, впрочем, он никогда и никому не помогал в этом открыто, и меньше 
всего ему. Дуче был слишком открыт и бесхитростен, чтобы в этом отношении 
вокруг него могли зародиться какие-нибудь слухи. Более того, он практически 
никогда не интересовался деньгами и не думал о них.
 По словам Кларетты, он был таким наивным, что однажды даже поинтересовался, 
как ей удается так хорошо жить. «Твой отец много зарабатывает?» — простодушно 
спросил он, желая, вероятно, немного разобраться в ситуации, чего с ним раньше 
никогда не случалось. Муссолини не понимал и того, что когда ухоженная, 
прекрасно одетая и надушенная Кларетта демонстративно раздает деньги бедным, 
это не может не вызывать в обществе отрицательной реакции. Чиано записал в 
своем дневнике, что директор ведомства народного здравоохранения как-то 
рассказал ему, что Гвидо Буффарини-Гвиди дает ей 200 000 лир в месяц, большая 
часть которых идет на раздачи бедным, считавшим, однако, что делалось это для 
очистки совести.
 Кроме того, со стороны Муссолини было верхом недомыслия не понимать, что, 
приближая к себе и протежируя кого-либо из клана Петаччи, он не может не 
вызвать глубокого негодования. Он очень удивлялся, видя, как негативно 
встречают отобранные им, положительные, казалось, кандидатуры, и никак не мог 
понять, сколь велико было в действительности всеобщее раздражение. Тем не менее 
никто не протестовал, когда он просил руководство газеты «II Messaggero» 
сделать отца Кларетты ее корреспондентом по вопросам медицины, — ведь доктор 
Петаччи был в конце концов компетентным врачом. Никто не возражал и против его 
попыток обеспечить сестре Кларетты — Мириам карьеру киноактрисы. Однако другие 
примеры его покровительства, примеры неудачные, прощались уже не так легко. 
Достаточно вспомнить его выбор на важный пост секретаря фашистской партии 
некоего Альдо Видуссони, молодого человека 26 лет, друга Петаччи. Кандидатура 
была единодушно отклонена. Полуофициальное объяснение, что Видуссони был 
предложен на этот пост, чтобы проверить пользуется ли он авторитетом среди 
партийной молодежи, никого не удовлетворило. Чиано был просто ошеломлен, когда 
узнал об этом выборе, потому что Витторио Муссолини описал Видуссони как 
человека «невежественного, злобного, абсолютно ничтожного». И он заявил об этом,
 но, конечно, не дуче.
 Некоторые из руководящих деятелей фашистского движения появились у Чиано и 
посоветовали ему, как ближайшему советнику Муссолини и его зятю, информировать 
дуче о том, что члены партии настроены резко против этого назначения, а в 
стране поднимается и ширится волна раздражения против Петаччи. Но Чиано не 
осмелился этого сделать. Никто не осмелился сказать дуче и о слухах, ходивших 
по Риму, о влиянии, оказываемом неким архитектором по имени Патер на донну 
Рашель, которое, по словам ее дочери Эдды, отражалось на многих сторонах жизни 
ее матери. «Дело заключается в том, — писал Боттаи, — что никто не осмеливается 
разговаривать с Муссолини о чем-либо вообще». Когда один из приятелей сказал 
Чиано, что дуче настолько нездоров, что часто уже не в состоянии скрывать 
сильные боли, испытываемые им, и что необходимо принять какие-то меры, Чиано 
ответил: «Да?… А у кого хватит мужества пойти и поговорить с ним о личных 
делах?».
 «Где тот человек, у которого хватит мужества поговорить с Муссолини о 
неприятностях?» — вопрошал Боттаи почти словами Чиано. Когда министерство 
внутренних дел подготовило документальный доклад о нестабильном внутреннем 
положении в Италии и росте антифашистских настроений, Буффарини-Гвиди отважился 
скрыть это сообщение от дуче. Когда Рафаэло Рикарди, министр торговли, 
разгневанный нелегальными операциями Петаччи с золотом, все-таки отважился 
говорить с Муссолини об этом, дуче отнесся к этому факту с негодованием и даже, 
как подумал Рикарди, «с сознанием собственной вины». Однако Чиано не думал, что