ужас, который пришлось испытать итальянцам в России, оказавшимися свидетелями 
жестокости нацистов по отношению к местному населению, и грубое обращение, 
которое почувствовали на себе они сами после катастрофы в Сталинграде, когда 
немцы реквизировали у них большую часть наличного транспорта подобно тому, как 
это было сделано в Северной Африке в 1942 г., все это не могло не вызвать 
дальнейшего напряжения в отношениях между двумя участниками слабеющего военного 
альянса.
 Муссолини следил за военными действиями своих войск в России с огромным 
интересом, который иногда целыми днями буквально поглощал его внимание. 
Итальянская пресса скрупулезно, до малейших деталей, освещала их на своих 
страницах. Успехам итальянской армии в такой же мере придавалось чрезмерное 
значение, в какой принижалось значение немецких успехов. Дуче с радостью 
воспринял известие о том, что немецкие войска столкнулись с ожесточенным 
сопротивлением русских под Минском. «Я надеюсь только на то, — заявил дуче, — 
что в этой войне на Востоке немцам основательно пощипают перья». Подобное 
отношение к немцам проявлялось в течение всей его поездки по Восточному фронту. 
Когда он инспектировал туринскую дивизию генерала Мессе, то был явно раздражен 
домашним видом гладко выбритых итальянских солдат, проезжавших мимо него в 
реквизированных у местного населения повозках, то и дело застревавших в 
дорожной грязи. Дуче не мог скрыть своего разочарования по поводу того, что 
Гитлеру не пришлось увидеть итальянских солдат, какими они рисовались его 
воображению, — мужественными воинами, сплошь покрытыми боевыми шрамами. По 
сравнению с ними немецкие солдаты выглядели суровыми и агрессивными. Во время 
инспекции одной из немецких частей Гитлер вышел из машины к солдатам. 
Разговорившись с ними, он стал отпускать сомнительного сорта шутки, вызвав у 
солдат почтительный смех. И он не пригласил с собой Муссолини, оставив его в 
машине вдвоем с фельдмаршалом Рундштедтом. «Гитлер мог бы взять меня с собой, 
когда он вышел поговорить с солдатами, — высказывал позднее дуче свое 
недовольство Альфиери, — вместо того, чтобы оставить меня с этим старикашкой 
Рундштедтом. Вы заметили, как по-штатски выглядел Гитлер, когда разговаривал со 
своими солдатами?»
 Позднее в тот же день, словно стремясь доказать, что он может сделать хоть 
что-то, чего не сможет сделать Гитлер, дуче подошел к Бауэру, личному пилоту 
фюрера, и, задав ему несколько вопросов о самолете, который использовался во 
время инспекционной поездки, неожиданно заявил, что хотел бы сам пилотировать 
самолет. Когда дуче обратился за согласием к Гитлеру, тот стал растерянно 
оглядываться вокруг, словно не желая ответить дуче отказом, но надеясь, что 
кто-то из окружающих подскажет ему правильный совет для того, чтобы отговорить 
Муссолини от сумасбродной просьбы, при этом не обидев его. Бауэр поймал взгляд 
фюрера и слегка кивнул, дав понять, что все будет в порядке, и тогда Гитлер 
неохотно согласился, дуче сел за штурвал самолета, но до самого конца полета 
Гитлер неотрывно смотрел в спину Бауэра, «словно старался убедиться в том, -
 решил Альфиери, — что близость дуче не повлияет на внимательность и реакцию 
пилота».
 Летные способности Муссолини нашли свое отражение даже в официальном коммюнике,
 поведавшем о ближайших целях держав оси Берлин — Рим и о принципах «Нового 
порядка для Европы», что должно было уравновесить появление недавно 
опубликованной англо-американской Атлантической хартии. «Вы можете добавить, — 
заявил дуче Альфиери, передавая ему инструкции для агентства новостей „Стефани“,
 — что, в соответствии с моими подсчетами, я пропутешествовал 3300 миль поездом,
 1250 — самолетом и 70 — автомашиной. И, как вы можете сами убедиться, я готов 
проделать все это вновь».
 «Его лицо расплылось в улыбке, — вспоминал Альфиери, — он смотрел на меня 
довольный, как ребенок».
 Никогда больше его визиты к Гитлеру не заканчивались на такой радостной ноте.
 В начале следующего года в Рим прибыл Геринг, разодетый, как описывал его 
визит Чиано, «в просторную соболью шубу, чем-то похожую на те, что носили в 
1906 году автомобилисты и что носят сейчас высокооплачиваемые проститутки». 
Геринг предложил, чтобы Муссолини совершил новую поездку в Германию. Гитлер, 
озабоченный тем, чтобы вновь приободрить дуче, который, по его мнению, 
окончательно пал духом после печальных для него зимних событий, пригласил 
Муссолини в замок Клессхайм. «Гитлер говорит, говорит, говорит, говорит», — 
тоскливо отметил Чиано, описывая эту встречу. «Муссолини отчаянно страдает — 
ведь это ему, привыкшему самому говорить, приходится вместо этого покорно 
молчать. На второй день встречи после обеда, когда все, что было нужно, было 
уже сказано, Гитлер без перерыва говорил в течение часа и сорока минут. Ни одна 
тема не была обойдена его вниманием: война и мир, религия и философия, 
искусство и история. Муссолини автоматически время от времени поглядывал на 
свои наручные часы. Я размышлял над собственными проблемами, и только Кавальеро,
 этот феноменальный образец раболепия, делал вид, что восторженно слушал фюрера,
 без конца одобрительно кивая головой. Немцы, однако, переносили пытку гораздо 
легче, чем мы. Бедняги, им приходилось подвергаться ей практически каждый день, 
и я уверен, что не было ни одного жеста, ни одного слова, ни одной 
артистической паузы, которых бы они не знали наизусть. Генерал Йодль, после 
героической схватки с дремотой, в конце концов, не выдержал и все-таки заснул 
на своем диване. Кейтель зевал во всю, но ему удалось держать голову прямо».
 Позднее Гитлер сравнивал себя с Наполеоном и доверительно сообщил дуче, что он 
«находится под покровительством Провидения». «Просто не могу понять, — 
признался Муссолини, возвращаясь домой в Рим, — ради чего фюреру понадобилось 
приглашать меня к себе».