не знал. Стало известно, что Паволини удалось набрать во всей Ломбардии и даже 
в Турине и Алессандрии от двух до трех тысяч чернорубашечников. Они (многие с 
женами и детьми) собирались в районе северного железнодорожного вокзала в Комо. 
Прошло уже достаточно времени (более четырех часов) для того, чтобы собраться и 
прибыть сюда, а о Паволини не было ни слуху ни духу.
 Пока люди в спешке перекусывали, Муссолини продолжал разбирать свои бумаги, 
делая какие-то пометки. Отдельно он складывал материалы, касавшиеся переговоров 
министерства иностранных дел с швейцарскими властями относительно свободного 
перехода через границу членов семей сотрудников и официальных лиц итальянского 
правительства.
 Это был сырой пасмурный день, в воздухе носились самые мрачные предчувствия. 
Все радиоприемники в гостинице были включены, и время от времени по радио 
сообщали все новые подробности о расширении масштабов народного восстания в 
Северной Италии, о развале фронта и наступлении войск противника.
 Чтобы вырваться из удушающей атмосферы развала и хаоса, Муссолини вышел в сад 
для прогулки. Дождь не прекращался, но Муссолини это не остановило, он даже не 
надел шляпы. Его сопровождала молодая женщина, которая присоединилась к 
отступающим в Комо. Ее звали Елена Курти-Куччиати. Эта прелестная блондинка 
была дочерью бывшей любовницы дуче Анджелы Курти, которая в свое время 
безуспешно пыталась предупредить Муссолини о готовящихся против него заговорах. 
То, с какой радостью Муссолини встретил девушку и с каким видимым удовольствием 
он с ней прогуливался, вызвало у Кларетты настоящий взрыв ревности. Когда 
Муссолини вернулся в гостиницу, она в ярости закричала: «Что здесь делает эта 
девчонка? Немедленно убери ее отсюда. Немедленно, ты слышишь, немедленно!»
 Он попытался успокоить ее, но истерика продолжалась. За окном столовой начала 
собираться толпа любопытных. Один из зевак видел, как Муссолини с перекошенным 
лицом подошел к окну, резко его захлопнул и закричал: «Хватит!» 
Присутствовавшие при этой сцене отметили, что в его голосе было больше отчаяния,
 чем злости. Она повернулась к нему лицом, и соскользнула на ковер, больно 
ударив при этом колено. Оставив ее рыдающей, Муссолини вышел из комнаты и 
вернулся в сад.
 Желая возродить в нем надежду, Елена Курти-Куччиати предложила ему съездить на 
велосипеде в Комо и на месте узнать, что случилось с Паволини. Муссолини 
ответил, что если его не будет достаточно долго, все разбегутся. И так многие 
из тех, кто последовал за ним из Милана в Комо, уже не скрывают своих намерений 
и при первом удобном случае покинут его. Он продолжал настаивать на том, что 
последний очаг сопротивления в горах поможет идеям фашизма уцелеть, хотя 
желающих быть рядом с ним в этот момент стало гораздо меньше.
 Когда Буффарини-Гвиди, который после отставки приобрел привычки контрабандиста 
и хорошо знавший местность, заявил, что он попробует пробиться к швейцарской 
границе через Порлеццу, двое из тех, кто намеревался сопровождать дуче в 
Вальтеллину, Анджело Тарки и Фабиани, сказали, что они пойдут вместе с 
Буффарини-Гвиди, так как не хотят попасть в руки партизан. Имея на руках 
фальшивые паспорта, они около двух часов дня покинули Муссолини, даже не 
попрощавшись с ним. Грациани тоже не простился с дуче, но у него были другие 
планы: он намеревался присоединиться к воинскому подразделению, расположенному 
в Манделле. Скоро все уйдут, сказал Муссолини Елене Куччиати, рядом никого не 
останется.
 В столовой гостиницы один из чернорубашечников призывал оставшихся последовать 
примеру Буффарини-Гвиди и попросить убежища у швейцарских властей. Там, по 
крайней мере, они будут в безопасности до прихода союзных войск. Граница, 
однако, была закрыта. Рашель с детьми уже предприняла попытку проникнуть в 
Швейцарию, но ее остановили в Кьяссо и вернули в Комо. Неожиданно в гостиницу 
вбежал Фабиани и сообщил, что машина, в которой он вместе с Буффарини-Гвиди и 
Тарки направлялся в сторону границы, была остановлена в Порлецце пограничниками,
 перешедшими на сторону партизан. Фабиани удалось скрыться, а его спутники были 
арестованы.
 Муссолини обратился за помощью к Бирцеру, но тот сказал, что ему приказано 
охранять дуче и судьба остальных его не интересует. Сообщение Фабиани вызвало 
настоящую панику среди присутствовавших. Тотчас помещение наполнилось криками, 
проклятиями, взаимными обвинениями. Испуганные люди не могли решить, что делать 
дальше. Муссолини не принимал участия в дебатах, а продолжал рыться в бумагах. 
И лишь когда тусклые краски дня стали меркнуть, он вызвал Бирцера и объявил, 
что он не намерен более дожидаться Паволини и решил вернуться в Менаджо, чтобы 
затем продвигаться вдоль озера к Вальтеллине. Для Паволини он оставит записку, 
чтобы тот со своими людьми следовал за ним. Местом встречи был назначен городок 
Мерано. Бирцер с холодной вежливостью сказал, что его люди падают от усталости, 
а дальнейший путь сопряжен с трудностями, возможно, придется прорываться с боем 
через засады, которые партизаны несомненно устроят к северу от Менаджо, поэтому 
он готов выступить в путь после того, как его люди хорошенько отдохнут. Кивнув 
головой в знак согласия, Муссолини отдал всем приказ оставаться на местах и 
быть готовыми к выступлению на Менаджо завтра в пять часов утра. Отряд Паволини,
 сказал он, к тому времени уже будет здесь. Однако эти слова он произнес столь 
неубедительно, что ему никто не поверил.
 Ранним утром 27 апреля из Комо на бронемашине прибыл, наконец, Паволини. Дождь 
не переставал, и Елена Куччиати запомнила, как капли дождя падали с его 
бледного лица. Войдя в гостиницу, он объявил новость: чернорубашечники сдались 
партизанам, ему удалось привести с собой только несколько человек.
 «Сколько?» — в волнении спросил Муссолини.
 Паволини замялся.