В один прекрасный день, не очень далеко отстоящий от тех дней, о которых мы 
только что рассказывали, в Батуме появился молодой человек в солдатской форме. 
То был Коба: он невежливо расстался с жандармами, не попрощавшись, и вернулся 
из далекой Азии на свой собственный счет.
 Времени было потеряно немало. Но гораздо меньше, чем можно было бы думать. 
Ведь революционер остается революционером всегда, даже в тюрьме.
 Эсер Семен Верещак, яростный политический противник [1] , рассказывает, что в 
1903 году он сидел в Баку в одной тюрьме со Сталиным. Тюрьма эта, кстати 
сказать, была рассчитана на 400 арестантов, а сидело их 1500. «Однажды в камере 
большевиков, – говорит он, – появился новичок. Мне таинственно сообщили: «Это – 
Коба». Чем же занимался Коба в тюрьме? Пропагандой. «Среди руководителей 
собраний и кружков выделялся Коба и как марксист … Марксизм был его стихией, в 
нем он был непобедим». Верещак описывает этого молодого человека «в синей 
сатиновой косоворотке, с открытым воротом, без пояса и головного убора, с 
перекинутым через плечо башлыком, всегда с книжкой». Он налаживал большие 
«организованные дискуссии», решительно предпочитая их индивидуальным спорам. Во 
время одной из таких дискуссий – по аграрному вопросу – Серго Орджоникидзе 
обменялся с содокладчиком, эсером Карцевадзе, вескими аргументами, а потом и 
ударами, так что, в конце концов, эсеры жестоко избили Серго. Когда Верещак 
снова встретился со Сталиным в тюрьме, его больше всего поразила непоколебимая 
вера узника в победу большевиков.
 Несколько позже Коба, квартируя в третьей камере Баиловской тюрьмы, 
организовал целые курсы. Тюрьма принудила его лишь к весьма относительной 
перемене занятий.
 Постоянное перенапряжение сил, отчаянные условия жизни сеяли среди партийных 
работников множество болезней. У Кобы начался туберкулез. Вылечила его охранка,
 – вылечила таким способом, за который не поблагодаришь. В Сибири Кобу застала 
в дороге ужасающая снежная буря, которая в тех краях называется пургой. 
Спастись от нее можно только одним способом – лечь и зарыться в снег. Но Коба 
продолжал свой путь, а шел он по льду реки. Чтобы пройти три километра до избы, 
ему понадобилось несколько часов. Когда он, наконец, переступил через порог, 
его приняли за привидение: он обледенел с головы до ног. Его кое-как отогрели. 
Согревшись, он свалился и проспал восемнадцать часов подряд. С тех пор его 
чахотка исчезла навсегда. Таков уж тамошний климат: если туберкулезный в Сибири 
не умирает, то выздоравливает окончательно. Третьего выхода нет: мороз уносит 
либо человека, либо его болезнь, – как придется.
 В 1903 году в тюрьме Сталин узнал важную новость. На втором съезде РСДРП по 
инициативе Ленина наметился решительный разрыв между большевиками и 
меньшевиками. Большевики – это непримиримые, непреклонные классовые бойцы, 
железные революционеры. Меньшевики – реформисты, соглашатели, примиренцы, 
мастера компромисса и комбинаций. Меньшевики злились на большевиков за их якобы 
преувеличенные требования (подумать только, эти побежденные хотят достать луну 
с неба!).
 Раскол был в порядке дня. Надо было выбирать. Хотя вопрос еще не стоял так, 
как он был поставлен позже, хотя это было в самом разгаре царского могущества и 
царских преследований, во время полного расцвета капиталистических злодеяний, – 
Сталин не поколебался: он выбрал сторону большевиков. «С Лениным», – решил он.
 У каждого человека действия бывает в жизни момент, когда надо принять решение, 
от которого зависит все будущее. Невольно вспоминаешь величественный, как все 
античное, греческий миф о Геркулесе, – как он в начале своей божественной и 
спортивной карьеры был вынужден выбирать между пороком и добродетелью. Но разве 
и в этом случае не было своих «за» и своих «против»? Реформизм соблазнителен. У 
него рассудительный, благоразумный вид, он обещает обойтись без кровопролития. 
Но люди, умеющие видеть далеко вперед и понимать великие уроки социальной 
логики и арифметики, люди, все шире и глубже накапливающие исторический опыт, – 
знают, что дорога оппортунистического смирения и реформистского рабства сначала 
ведет к иллюзиям, потом заводит в ловушку, потом доводит до предательства, – и 
тут она оказывается дорогой разрушения и убийства. Оттенки политической мысли,
 – говорят простачки. Нет, не оттенки, а коренной вопрос, вопрос жизни и смерти,
 ибо минимализм (который называют также теорией минимального зла) реакционен.
 Итак, Коба впервые бежал от жандармов. И с тех пор жандармские отряды 
охотились за ним по всем углам России и Закавказья, – вынюхивали, искали, 
ловили, потом упускали и принимались ловить вновь. Шесть раз, если не ошибаюсь, 
повторялась эта игра. После побега Коба ведет борьбу против грузинских 
меньшевиков. В 1904—1905 годах он, как пишет Орджоникидзе, «является для 
меньшевиков самым ненавистным из всех кавказских большевиков». Он становится их 
признанным руководителем.
 Однажды рабочий Долибадзе сказал ему:
 – Но ведь меньшевики, товарищ Сосо, – это, ччерт возьми, все-таки большинство 
партии!
 Этот рабочий до сих пор помнит, что ответил ему Сосо.
 – Большинство-то это, положим, что и не болььшинство, – это я говорю тебе в 
смысле качества революционеров. А в общем, ничего: придет время и ты узнаешь – 
кто был прав и кто не прав.
 Все партийцы, жившие в те времена на Кавказе, еще помнят, какой крик поднимали 
меньшевистские авторитеты вроде Ноя Рамишвили или Сеида Девдарьяни, когда 
узнавали, что едет «профессиональный большевик» Коба, едет спорить с ними или, 
лучше сказать, «расстраивать их мирную жизнь».
 Недавно Бубнов напомнил очень правильные и очень поучительные слова Ленина о 
том, что «в России особым счастьем большевиков было то, что они имели 15 лет