Сталин вносит ясность:  «Тов. Троцкий говорил в своей речи, что „в 
действительности мы все время будем находиться  под контролем мирового 
хозяйства“ … Верно ли это? Нет, неверно. Это – мечта капиталистических акул, 
которая никогда не будет проведена в жизнь». И Сталин устанавливает, что этого 
якобы «контроля» нет: финансового контроля нет ни над советскими 
национализированными банками, ни над промышленностью и внешней торговлей, 
равным образом национализированными. Политического контроля тоже нет. Таким 
образом, контроль этот не осуществляется ни в одном из тех реальных значений, 
какие может иметь слово «контроль». Все эти люди просто пугают призраком 
контроля. А с другой стороны, расширять сношения с капиталистическим миром – не 
значит становиться в зависимость от него.
 Мануильский (1926) подчеркивает ошибочность «закона наследственности», который 
Троцкий пытается использовать в своих целях, указывая на царскую экономику. 
Старая Россия действительно находилась в зависимости от мирового капитала, ибо 
капиталистическая экономика России была неотъемлемой частью мирового 
капиталистического хозяйства. Революционная же Россия, поскольку она исходит из 
совершенно иных принципов, отличающих ее от других стран, находится в другом 
положении.
 Наконец, Сталин решительно подчеркивает необходимость доказать рабочим 
капиталистических стран, что пролетариат может обойтись без буржуазии, может 
без нее построить новое общество.
 … С тех пор ход событий превратил мечты в действительность, мы приобрели опыт; 
нам легко быть решительными. И все же дискуссия эта кажется нам несколько 
странной даже для своего времени: русская революция явно была не в силах 
немедленно вызвать пролетарскую революцию в других странах мира, – какой же еще 
был у нее выход, если не строить всеми силами социализм в той единственной 
стране, которая была у нее в руках? А что еще было делать? Забросить этот 
завоеванный участок и предаться мечтам о предстоящем завоевании остального? 
Нелепое измышление реформистских умишек! Да и как отрицать огромную силу 
примера, притягательную силу социализма, прочно утвердившегося в одной шестой 
части света! Стоит немного подумать над этим великим и волнующим вопросом, и мы 
увидим, что существование социалистического государства есть огромный фактор, 
содействующий всемирной пролетарской победе – именно потому, что революция в 
высокоразвитых и жестоко ограбленных капитализмом странах связана с особыми 
трудностями, вытекающими из иностранного контроля. И все же надо было верить, 
что возможно создать подобный великий резервуар революционной энергии, надо 
было иметь достаточно широкий кругозор, чтобы разглядеть и понять будущее.
 В этой борьбе, так глубоко захватившей советских коммунистов, – два трезвых 
реалиста движутся словно среди теней. Перед Лениным и Сталиным – толпа 
беспочвенных противников, сбившихся с пути в результате отсутствия уверенности, 
отсутствия смелости и, как выразился один из бывших оппозиционеров, в 
результате «маловерия», – противников, которые решались всерьез упрекать Ленина 
и Сталина в том, что они не хотят впрягать лошадь позади телеги.
 Здесь Сталин и Троцкий действительно выступают как антиподы. Эти два характера 
находятся на противоположных полюсах современности. Сталин целиком опирается на 
разум, на практический смысл. Он вооружен непогрешимым и неумолимым методом. Он 
знает. Он до конца понимает ленинизм, ведущую роль рабочего класса, ведущую 
роль партии. Он не старается стать выше других, у него нет желания казаться 
оригинальным. Он только стремится сделать все, что можно сделать. Он не гонится 
за словами, он человек действия. Когда он говорит, он ищет лишь сочетания 
простоты и ясности. Подобно Ленину, он бьет в одну точку. Он любит задавать 
вопросы (таким образом, прощупывается аудитория) и, подобно великому античному 
оратору; щедро пользуется подчеркиванием нужных слов. Его уменье выставлять на 
свет слабые и сильные пункты – изумительно. Он, как никто, умеет вскрывать 
реформистскую угодливость, оппортунистическую контрабанду.  «Как бы ни 
маскировался оппортунизм,  – говорит Радек, –  какими цветистыми оболочками он 
ни прикрывал бы свое мизерное тело, Сталин умеет через эту оболочку разглядеть 
оппортунистическую действительность и дать ей беспощадный бой».  (Ты называешь 
себя защитником генеральной линии, а на самом деле ты – правый оппортунист, 
прикидывающийся леваком!)
 Повторяем, этот основной вопрос о строительстве социализма в одной стране 
достаточно показателен для позиций, занятых главными героями советской эпопеи в 
целом ряде идеологических и политических поединков, разыгравшихся между ними с 
первых же шагов строительства СССР. Здесь выясняется, почему 
оборона-наступление Сталина, решившего взяться за Троцкого, которого (особенно 
после смерти Ленина.) кое-кто считал табу, – «очистила и омолодила партию, 
освободив ее от охвостья II Интернационала». Борьба против троцкизма есть 
борьба против бестолкового, мелочного, трусливого и – надо уже говорить до 
конца – контрреволюционного духа мелкой буржуазии внутри партии.
 Немного времени спустя на правом фланге появляется другой оппозиционный отряд. 
Ведущее большинство партии оказывается между двух огней в крестьянском вопросе. 
Если троцкистская оппозиция («слева») недооценивала роль крестьянства в 
революции, то оппозиция бухаринская (справа) теряла из виду ведущую роль 
пролетариата по отношению к крестьянским массам: одних преследовал призрак 
кулака и уродливого нэпа, других – призрак развала, якобы следующего за всяким 
подъемом. И правые, боясь огня, поливали классовую борьбу холодной водой. Не 
скатываться ни вправо, ни влево! Правильно оценивать обстоятельства и людей! 
Кто говорит о крестьянской бедноте: «кулак ее съест» – тот недооценивает ее. Но 
кто говорит: «она сама съест кулака» – тот переоценивает ее. Мудрость, твердая 
почва под ногами …