исход, если бы русские меньшевики, – они имели тогда в рабочем классе 
внушительную организацию и могли взять руководство событиями в свои руки, – не 
передали этого руководства буржуазии. Они базировались на том, что Ленин и 
большевики называли меньшевистской «схемой», – на отвлеченной теории, по 
которой русская революция должна была быть буржуазной, так что пролетариату 
оставалось играть в ней лишь роль «крайней оппозиции слева». Меньшевики 
занимались всей этой казуистикой в момент, когда надо было с головой броситься 
в бой и согреть теорию революционными лозунгами, способными зажечь рабочих. Это 
и явилось причиной (или, по крайней мере, одною из причин) того, что великое 
восстание 1905 года сорвалось; «легальные» марксисты недаром много потрудились 
(особенно в области литературы), пытаясь заставить рабочих сделать своими 
руками буржуазную революцию.
 Один латинский поэт сказал: кто начал дело, тот уже наполовину закончил его. 
Но с не меньшей долей справедливости можно, наоборот, утверждать, что сделать 
дело до половины – значит ничего не сделать. Вся цепь великих народных движений,
 развертывающаяся в веках, показывает, что там, где пролетариат не берет в свои 
рука все, он не получает ничего.
 Страшная лавина репрессий. Преследования, расширяясь и расширяясь, охватили 
всю страну. Достаточно отметить, что с 1905 по 1909 год число политических 
арестов поднялось в России с 85 000 до 200 000 в год. Полицейские репрессии 
усугублялись кровавыми черносотенными погромами. По всей стране свирепствовал 
«Союз русского народа» – сброд взбесившихся монархистов, провокаторов и 
бандитов.
 Одновременно с трусливым и жестоким преследованием всех участников революции 
1905 года в реакционной России появилась где-то поверх действительности пародия 
на демократию. Видимость конституции, подобие парламента, призрак либерализма. 
С тех пор история дала немало подобных гигантских социальных карикатур (она 
дает их и поныне).
 Тупой и бестолковый царь, рабски покорный царице (эта дама ненавидела свободу 
других людей и хотела полностью искоренить крамолу на святой Руси), игрушка в 
руках попов и знахарей, – в минуты отрезвления был зверем: «Никого не 
оправдывать!», «главное, чтобы меня не просили о помиловании!» – заявил после 
1905 года всероссийский коронованный тюремщик, вешатель и организатор уличных 
расстрелов, несущий, сверх того, личную ответственность за русско-японскую 
войну. Ведь война эта разыгралась из-за маньчжурских концессий, в которых он 
был денежно заинтересован.
 А вокруг царя и под царем – государство: министры, главная забота которых была 
в том, чтобы топить трудящихся в грязном невежестве, избивать народ, душить 
стремления пролетариата; держать крестьян в еще более страшной нищете, чем до 
отмены крепостного права; покровительствовать оскорбляющим общественную 
нравственность чудотворцам – интимным советникам придворных дам; оставлять 
безнаказанными измеряемые астрономическими цифрами хищения чиновников всех 
мастей и злодейства пьяных монархических убийц из «Союза русского народа», 
организаторов погромов (отрасль, процветавшая не в пример всем другим).
 В стране имелись очень хилые и бесхребетные конституционные партии, – 
«демократичность» их программы являлась прививкой против социализма. Эти партии,
 – как партия кадетов или октябристов [2] , – могли казаться розовыми только 
черносотенцам. С величайшим терпением и почтительностью ждали они, чтобы 
буржуазная революция преподнесла им власть над государством.
 После подъема и спада революции 1905 года организация большевиков непоколебимо 
продолжала работу. Только большевики не потеряли головы, ибо только они не 
потеряли веры. «Они учитывали грядущий подъем масс».
 В 1906 году в Стокгольме – съезд, куда от большевистской части тифлисской 
организации едет, под именем Ивановича, Сталин.
 На этом съезде Ленин дал бой меньшевикам. Их была тут целая блестящая фаланга: 
Плеханов, Аксельрод, Мартов. Со всей неумолимой, напористой и сокрушающей 
ясностью Ленин пункт за пунктом разгромил их аргументацию.
 Ленин вовсе не был оратором в обычном смысле слова. Он не произносил речей, – 
он просто говорил с аудиторией. Если не считать некоторых отдельных моментов 
(например, в октябрьские дни), – моментов, когда надо было вызывать 
непосредственные массовые взрывы, когда неизбежно приходилось проявлять бешеную 
силу, чтобы овладевать всемогущим людским прибоем, – Ленин говорил почти без 
жестов. На съезде можно было отметить его сдержанность и даже «суховатость». Он 
стремился только к тому, чтобы убедить своих слушателей, внедрить в их сознание 
свои мысли – не формой, а существом, не жестикуляцией и словесной игрой, а 
ясностью и весомостью содержания. Таким образом, можно сказать, что ораторские 
позы, в которых его изображают, не совсем верны. В жизни Ленин никогда так не 
жестикулировал, как в бронзе или в мраморе.
 Простая, ясная, исчерпывающая манера говорить, свойственная Ленину, была 
инстинктивно усвоена и Сталиным. От этой манеры он никогда не отступал.
 Он никогда не старался превратить трибуну в пьедестал, не стремился стать 
«громовой глоткой» на манер Муссолини или Гитлера, или вести адвокатскую игру 
по типу Керенского, так хорошо умевшего действовать на хрусталики, барабанные 
перепонки и слезные железы слушателей; ему чуждо гипнотизирующее завывание 
Ганди. Он всегда был и остается еще более сдержанным в словах, чем Ленин.
 Серафима Гопнер, сыгравшая в революции видную роль, рассказывает, какое 
впечатление произвела на нее в апреле 1917 года речь Сталина о деятельности 
Петроградского совета. То была «коротенькая речь, где было все», Сталин 
полностью охватил в ней ситуацию, – охватил так, что нельзя было ни выкинуть, 
ни изменить хотя бы одно слово. Орахелашвили тоже подчеркивает, что «в речах