средний служащий. Тут же играет маленький мальчик. Старший сын Яша спит в 
столовой, – ему стелют на диване; младший – в крохотной комнатке, вроде ниши.
 Покончив с едой, человек курит трубку в кресле у окна. Одет он всегда 
одинаково. Военная форма? – это не совсем так. Скорее намек на форму – нечто 
такое, что еще проще, чем одежда рядового солдата: наглухо застегнутая куртка и 
шаровары защитного цвета, сапоги. Думаешь, припоминаешь … Нет, вы никогда не 
видели его одетым по-другому – только летом он ходит в белом полотняном костюме.
 В месяц он зарабатывает несколько сот рублей – скромный максимум партийного 
работника (полторы-две тысячи франков на французские деньги).
 У человека с трубкой немного суровое лицо рабочего. Не глаза ли – экзотические,
 чуть-чуть азиатские – придают ему ироническое выражение? Есть у него что-то 
такое во взгляде, в чертах лица, от чего он все время кажется улыбающимся. Или, 
точнее – постоянно кажется, будто он сейчас рассмеется. Таким же был когда-то и 
тот, другой. Не то чтобы взгляд был немного насмешлив, но глаза постоянно 
прищурены. Не то чтобы нечто львиное в лице (хотя есть отчасти и это), но 
выражение тонкого крестьянского лукавства. Он очень часто улыбается и смеется 
от чистого сердца. Говорит он мало – он, умеющий три часа подряд беседовать с 
вами по случайно заданному вопросу; умеющий так осветить любую проблему, что в 
ней не останется ни одной неясной грани. Он смеется и даже хохочет гораздо 
охотнее, чем говорит.
 Вот он – величайший и значительнейший из наших современников. Он ведет за 
собою 170 миллионов человек на 21 миллионе квадратных километров. Он 
соприкасается в работе с множеством людей. И все эти люди любят его, верят ему, 
нуждаются в нем, сплачиваются вокруг него, поддерживают его и выдвигают вперед. 
Во весь свой рост он возвышается над Европой и над Азией, над прошедшим и над 
будущим. Это – самый знаменитый и в то же время почти самый неизведанный 
человек в мире.
 Биография Сталина, – говорит Калинин, – является весьма важной частью рабочего 
революционного движения в России.
 Неотделимой его частью.
 И как в Советском Союзе, так и здесь (на Западе) – всякий, кто мыслит, скажет 
то же самое, теми же словами.
 Грандиозна задача – воссоздать облик человека, так неразрывно слитого с 
работой мирового значения, образ политического бойца, сквозь который видны миры 
и эпохи. Следуя за ним по путям его жизни, мы вступаем на почву истории, мы 
бродим по нехоженым дорогам, мы соприкасаемся с еще неопубликованными главами 
библии человечества. Документы стекаются, нагромождаются со всех сторон. Их 
слишком много, и слишком многое открывается перед нами в этих обновленных 
горизонтах. Приходится прорубаться сквозь факты и документы, приходится 
постепенно расчищать просеки в этой еще горячей, взволнованной и живой 
энциклопедии.
 И тут мы попадаем в самую сердцевину величайшего вопроса не только нашего 
времени, но и всех вообще времен: каково же будущее рода человеческого, так 
измученного историей, какова та мера благополучия и земной справедливости, на 
которую он может рассчитывать? На что в последнем, великом итоге могут 
надеяться два миллиарда людей?
 Этот вопрос возник из самых глубин человечества; он поднят, освещен и 
поставлен в порядок дня несколькими современными преобразователями, желающими 
изменить весь мир справедливым землетрясением; и человек, стоящий сейчас перед 
нашим взором, является одним из них.

 Революционер царского времени

 Было это полстолетия тому назад, в 1879 году, в грузинском городке Гори, 
который правильнее будет назвать не городком, а деревней. В домике на кирпичном 
фундаменте, с кирпичными углами и деревянными стенами, под тесовой кровлей, в 
домике, где спереди была дверь, а сзади вход в погреб, – родился мальчик. Его 
назвали Иосифом. Окружающая обстановка не отличалась особой привлекательностью. 
Перед домом – улочка, в буграх неровной мостовой; напротив – бараки с 
асимметричными заплатами и торчащими печными трубами. Посреди булыжной мостовой 
– сточная канавка.
 У матери, Екатерины, прекрасное серьезное лицо и черные, охваченные темными 
кругами, глаза, такие черные, что кажутся безбрежными. Даже на недавних 
портретах это правильное лицо обрамлено, по древнему и суровому кавказскому 
обычаю, квадратом черного платка. Отец, Виссарион Джугашвили, происходил из 
деревни Диди-Лило и был по ремеслу сапожник. Он выполнял тяжелую работу на 
обувной фабрике – неподалеку; в столице Грузии – Тифлисе. Теперь можно видеть в 
музее истертую им жалкую табуретку, стянутую веревкой. Это был бедный, 
малообразованный, честный хороший человек. Он отдал Иосифа в горийскую школу 
(домик под деревьями, похожий на ферму), а потом и в тифлисскую семинарию, – то 
есть сделал для сына действительно все, что только мог сделать при своих 
средствах.
 Дальше: «В революционное движение я вступил с 15-летнего возраста, когда я 
связался с подпольными группами русских марксистов, проживавших тогда в 
Закавказье. Эти группы имели на меня большое влияние и привили мне вкус к 
подпольной марксистской литературе».
 Иосиф Виссарионович вглядывался в окружающий мир. Среди людей есть большинство,
 признающее установленную власть; оно молчит и идет, куда ему велят. Это – та 
самая толпа, о которой говорит Тацит; он же прибавляет, что именно благодаря 
таким бессловесным гражданам и «можно делать все, что угодно». Но есть и другие