портретов, исполненных придворными скульпторами в стиле поздней Римской империи.

 Однажды начальник вызвал всех к себе в кабинет — он помещался на втором этаже 
— для очередного инструктажа. Раздался звонок, хозяин подбежал к аппарату.
 — Тимофеев у телефона. Да, Лаврентий Павлович. Слушаюсь. Да. Да. Будет 
исполнено. Есть.
 Он бережно положил трубку на место, оглядел свое войско, сел в кресло и 
медленно, растягивая слова, произнес:
 — Ну, а теперь по-го-во-рим...
 Подобные сцены повторялись несколько раз. Кто-то заметил, как будущий 
полковник во время этих переговоров манипулировал рукой под столом — отключал 
телефон... И все же ансамблю повезло: начальник оказался человеком незлобивым, 
порой даже заботливым. В конце 1941 года, когда немецкие армии подошли к 
столице, он помог эвакуировать из Москвы семьи участников ансамбля, а когда 
Вольпин и Эрдман угодили на фронт, он разыскал их там и обеспечил бронью и 
работой.
 В штате ансамбля числился комиссар, а также строевой лейтенант, которому 
участники подчинялись в качестве рядовых солдат.
 Когда до выступления в Кремле оставалось не более недели, начальник вызвал 
всех к себе.
 — Имеется важное задание: создать песню о железном наркоме. Задание срочное, 
ответственное. Чтобы тексток и мотивчик сами в ушко ложились.
 Сказал и выдернул из носа волосок.
 — Ну, у кого какие предложения? Все переглянулись, наступила тишина.
 Внезапно поднимается писарь:
 — Товарищ начальник, есть и тексток, и мотивчик.
 — Ну, что ж, давай, — сказал неуверенно полковник. Шею Бучинского украшал 
целлулоидный воротничок, тогда носили такие — вытер тряпочкой и чистый опять. 
Он напрягся, шея налилась кровью, и запел:



   Цветок душистых прерий,
   Лаврентий Палыч Берья-а-а...



 Все оцепенели. Полотер вскочил, подбежал к двери, распахнул ее, выглянул, 
захлопнул, вернулся на середину кабинета, опять кинулся к двери, снова 
распахнул, закрыл, повернулся к подчиненным и тихо так сказал:
 — А ну... брысь... брысь все... отсюда!
 Кабинет мгновенно опустел, люди собрались на железной винтовой лестнице. 
Смеяться нельзя, да и кто в такой ситуации осмелился бы улыбнуться...
 Эрдман повернулся к писарю:
 — Т-ты ш-што, сс-у-ма сошел, ш-што ли?..
 — Ребята, вы меня извините, я с утра... взбодрился немного... У меня весь день 
в голове крутится: «Берия— прерия, прерия — Берия, Берия — прерия».
 Подошло время генеральной репетиции. В последний момент стало известно, что 
программу концерта будет принимать сам Лаврентий Павлович.
 Начальник приказал уложить выступление в 30 минут. Многое зависело от 
конферансье. В этот день в зал никого не впускали. Начальник метался по сцене, 
Зеня (так звали Зиновия Дунаевского, руководителя ансамбля) стоял наготове 
перед хором, томление дошло до предела. Начальник подозвал конферансье:
 — Программу будешь вести академечески. С хохмами.
 — Есть!
 Через минуту Тимофеев передумал:
 — Будешь вести строго: вышел, объявил номер и по-солдатски четко ушел.
 — Есть!
 В зрительный зал вели шесть дверей — по две двери справа и слева и две — сзади,
 напротив сцены. Внезапно все двери распахнулись, одновременно распахнулись, 
появились мальчики в одинаковых демисезонных пальто, с поднятыми воротниками, 
руки в карманах — и встали у дверей. Еще несколько томительных минут, и входит 
человек — в таком же пальто, с поднятым воротником, руки в карманах. Под кепи, 
надвинутым на самые брови, сверкает пенсне. Человек прошел до середины зала, 
сел в крайнее кресло, развалился и гаркнул: «Начинайте!»
 Зеня взмахнул рукой...
 Когда все кончилось, тишину взрезал тот же гортанный голос:
 — В Кремль поедет песня о Вожде. Вторая поедет песня обо мне. Третий номер — 
уголовник — столь гармонично развитая личность могла 
сложиться лишь в сталинском аппарате.
 Соперничество Маленкова и Жданова у кресла Предводителя — разве не 
соперничество двух преступников? Дружба Маленкова с Берия — разве не на ниве 
кровавых деяний взросла?
 В марте 1946 года новый член Политбюро Маленков занял видное место в 
секретариате ЦК. Свою карьеру он начинал в личной канцелярии генсека, там 
поднаторел в искусстве партийной интриги. Теперь Маленков мог смело тягаться со 
Ждановым, хотя позиции Андрея Александровича современникам представлялись более 
прочными: его сын Юрий был женат на единственной дочери Вож