– Тебя? А ты заслужил?

Как ни ответь на такой вопрос, все равно глупо получится. Королев молчал.

– Вот Железников заслужил. Томашевич не такой здоровяк, как ты, а весь год не 
разгибаясь вкалывал...

– А я что ж, не вкалывал? – зло спросил Королев.

– Без году неделю я тебя вижу, – быстро выдернув папиросу изо рта, отрезал 
Яковчук.

Кровь бросилась в лицо Сергея. Круто повернулся и быстро пошел, втянув голову в 
плечи, глубоко засунув кулаки в карманы брюк.

«Ну ладно... Погоди... Погоди...» – шептал он. Непонятно было, успокаивает ли 
он себя, угрожает Яковчуку или обещает что-то.

Осенью Баланин с женой переехал из Одессы в Москву. Мария Николаевна писала 
Сергею, что живут они на Красносельской улице, неподалеку от Сокольников, 
квартирка плохонькая, но обещают скоро дать другую, попросторнее и к центру 
поближе. В письме ни слова не было о том, чтобы и он перебирался в столицу, но 
по каким-то мелким штришкам, намекам увидел Сергей, что мама хочет, чтобы он 
приехал. А может быть, и не было вовсе этих намеков, но он очень желал их 
увидеть и увидел.

Несмотря на то что учился он хорошо и не было у него никаких задолженностей, 
«хвостов» и прочих студенческих тягот, он, как говорил Миша Пузанов, к «Киеву 
не прикипел». Странно, в Одессе не было уже ни Ляли, ни мамы, уже чужие, 
неизвестные ему люди жили в их квартире на Платоновском молу, но Одесса 
оставалась своей, а Киев был чужим. Сам не знал почему, но томился он здесь. 
Нет, наверное, знал, чувствовал. То, на что надеялся он в Одессе, что 
рисовалось ему такими радужными красками – киевские авиационные традиции, 
прогресс планеризма, – тут, в самом Киеве, выглядело иначе. Маленький, плотно 
сбитый кружок начинающих летчиков и конструкторов отнюдь не собирался с криками 
ликования распахивать навстречу ему свои объятия. Они были старше – пусть на 
несколько лет, но в молодости это значит много; они были опытнее, они знали 
друг друга уже не один год, и проникнуть в их круг новичку-первокурснику было 
невозможно. Они могли через несколько лет признать его талант и поверить в его 
опыт, но и через несколько лет они остались бы по отношению к нему мэтрами. 
Королев с первых дней повел себя в КПИ неверно, не должен был он бродить тут 
потерянным, робким провинциалом, наоборот, требовались живая энергия, напор, 
нахальство, черт побери! Не крошки надо было клевать, а кусать кусок. И не беда,
 если окажется он больше, чем можешь проглотить. Ничего, справился бы. Но время 
и инициатива уже потеряны безвозвратно. Ничего радостного не просматривалось, и 
каким образом положение можно изменить, он не видел. Успокаивал себя тем, что 
учеба идет неплохо, а это главное, но успокоения не было. Одной учебы ему было 
мало, хотелось свободного, нового интересного дела, в которое можно было бы 
влезть с головой, считать, мозговать, пробовать, строить, летать, обязательно 
летать! Хотелось своего дела! И вся беда в том, что в Одессе это свое, только 
ему принадлежащее дело у него было, а в Киеве не было.

А еще – думал он об этом или не думал, наверное думал, не мог не думать – живой 
ведь человек – в Киеве было просто трудно жить. Мария Николаевна присылала сыну 
деньги, но переводы были весьма скромными. У дяди Юры и другого, молодого 
двоюродного дядьки, не так давно окончившего КПИ, Александра Лазаренко, помощи 
он не искал, даже мыслей таких не возникало. Бабушке впору самой помогать, ей и 
за воскресные обеды спасибо. Короче, плохо было с деньгами. Каждый карбованец 
на счету, и он все время прикидывал, соображал, что следует купить, чего нельзя,
 что можно съесть, мимо чего пройти, сесть ли в трамвай, идти ли пешком. 
Одевался опрятно, но очень бедно, впрочем, на это никто не обращал тогда 
внимания, и убогость одежды не тяготила его. Кстати, всю жизнь, независимо от 
достатка, Сергей Павлович был достаточно равнодушен к одежде, капризы моды 
никогда его не волновали. Раздражало другое: какая-то извилина в мозгу 
постоянно была занята, с его точки зрения, пустым и недостойным делом – 
изысканием средств существования. То он записывался в бригаду грузчиков на 
пристани, то, вспоминая веселую крышу одесского медина, нанимался в кровельщики,
 а однажды даже угодил в киноартисты.

В основу фильма «Трипольская трагедия», который снимали под Киевом режиссер 
Анощенко и оператор Лемке, было положено реальное событие гражданской войны. В 
1919 году во время деникинского наступления на Украине вовсю развернулись 
бандитские шайки разных атаманов. С одной такой бандой под предводительством 
Данилы Терпилло, возомнившего себя вторым Богданом Хмельницким, но более 
известного всей Украине под кличкой атамана Зеленого, героически сражались 
киевские комсомольцы. Бандиты окружили их и прижали к обрывистому берегу Днепра.
 Их расстреливали в упор, обессиленных сталкивали с кручи.

Теперь, в дни работы над фильмом кинематографистам потребовались молодые