ответчик... После Нового года Сергей снял угол на Богоутовской – это совсем 
недалеко от института, если идти мимо церкви Федора через яры, – как называли 
киевскую свалку. Теперь с деньгами стало совсем плохо, едва хватало, чтобы 
платить за угол да и кое-как кормиться. Одно спасение – обеды у бабушки на 
Некрасовской по выходным дням. Старая кухарка Анна, которая и нынче не покинула 
бабушку, знала великий секрет красного украинского борща, такого, что от одного 
запаха слюни текли. А пироги! Бабушка незло ворчала, поругивала рынок, 
вспоминала нежинское довоенное изобилие, а Сергея размаривало в тепле и сытости,
 клонило ко сну... Но денег на ботинки у бабушки не было, да и были бы – он бы 
не взял. Пришлось наняться сахар грузить. Работа тяжелая, спина потом болит – 
сил нет, но платят прилично. На заработанные деньги купил будущий академик свою 
первую обновку.

С утра – газетная экспедиция, потом мастерские, вечером – занятия, так и 
катились день за днем к весне. К летчикам в авиагородок ходили они с Пузановым 
теперь редко, раза два в неделю, не чаще, хотя летчики всегда были очень рады 
их приходу. Однажды Павлов разглядел их, идущих за железной дорогой полем в 
авиагородок, и стал гоняться за ними на самолете так низко, что казалось, 
подпрыгни, и за колеса ухватишь. Савчук потом обозвал Павлова лихачом, но тот 
не обижался, похохатывал, подмигивал Сергею и Михаилу. Уже тогда Алексей 
задумал построить авиетку, часто говорил о ней, набрасывал на бумаге отдельные 
узлы и детали. Сергею очень хотелось строить эту авиетку, но впереди были 
зачеты, да и ребят в мастерских бросать было неловко. Он все уговаривал Павлова 
потерпеть до лета, когда будут готовы планеры, и тогда уже «наваливаться на 
авиетку».

Однажды Павлов познакомил Королева с маленьким быстрым брюнетом – военлетом 
Владиславом Грибовским, который тоже строил свой рекордный планер, но уже был 
весь поглощен будущими проектами. Кстати, потом многие из них увидели свет: за 
семнадцать лет конструкторской работы с 1925 по 1942 год В.К. Грибовский 
построил 17 планеров и 20 самолетов.

– Вы слышали о Германии? – спросил Грибовский.

– Нет, а что Германия? – Павлов поднял красивую бровь.

– Ну как же! Общество Рен-Розиттен пригласило наших планеристов на соревнования 
в Германию!

На секунду вспыхнула у Сергея сумасшедшая мысль: «Вот бы и мне поехать!» – но 
только на секунду. Что ему делать в Германии, на международных соревнованиях, 
если он еще ни разу даже в учебный планер не садился. Тут бы как-нибудь до 
Коктебеля, добраться, а он – Германия!

– Яковчук, кажется, собирается ехать, – продолжал Грибовский.

«Ну, до Яковчука мне еще далеко», – подумал Сергей.

Он не отдавал себе отчета в том, что в последнее время старался подражать 
Яковчуку даже в мелочах: купил серую рубашку в крапинку, как у Константина, и 
даже рукава закатывал так же. Незаметно он перенял у Яковчука даже манеру 
разговарить: точную, резковатую и категоричную.

Несмотря на то что теперь, когда получили приглашение немцев, Яковчук еще 
больше торопил ребят в мастерских, темп постройки планеров замедлился: 
приближалась сессия, и планеристы засели за книги. Иной раз под лестницей 
работал один Венярский – старый мастер-краснодеревщик.

Королев все-таки не утерпел, съездил на майские праздники в Одессу повидаться с 
Лялей и мамой. Ляля рассказала ему, что Макса переводят в Харьков и, если все 
образуется с ее переводом из Одесского химико-фармацевтического в Харьковский 
медицинский, летом она тоже переедет к отцу.

В Одессе было хорошо, тепло, сытно, уезжать не хотелось, особенно если 
вспомнишь о зачетах. Несколько дней пронеслись как во сне, и вот уже снова 
поезд, свежие листочки пристанционных акаций, торговки с восковыми жареными 
курами...

Возвратившись в Киев, Королев вместе с Михаилом Пузановым целые дни просиживал 
у летчиков: готовились к зачетам. Сергей еще до Нового года сдал химию, потом 
украинский язык и первую часть высшей математики. Сейчас надвигались физический 
практикум, архитектура и строительное искусство, вторая часть математики и 
техническая механика. Все четверо больше всего побаивались механики. Лекции по 
механике читал Илья Яковлевич Штаерман, заведующий кафедрой. Угловатый, 
приземистый, он говорил быстро, с легким еврейским акцентом, топорщил усы и 
пританцовывал. Пузанов однажды зимой сказал Королеву в трамвае:

– Первая лекция Штаермана. Сейчас опять что-нибудь нам спляшет у доски. Сергей 
толкнул Михаила локтем, дико повел глазами: рядом с Пузановым стоял Штаерман.